20 
Она спала в гостиной, словно это ее местоположение могло как-то ускорить возвращение Полунина. Этакая боевая готовность. В голову лезли всякие мысли, воспоминания... И это, последнее, связанное с Болдиным, когда Владимир угрожал ему в «Оливере», приревновав к ней. Кто знал, что Славке остается жить меньше двух суток! Непоправимость происшедшего легла могильной плитой ей на плечи.
И кого обвиняют в убийстве Славки! Ее мужа, лучшего Славкиного друга. Лишившись сразу двоих, Светлана почувствовала себя маленькой девочкой, беззащитной перед играми злых взрослых. В роли взрослых выступали те люди, которые обвиняли теперь Владимира в убийстве Болдина. И те, которые все это организовали. Богатый опыт Светланы – жены независимого и богатого человека, подсказывал ей, что Владимира кто-то хочет засадить за решетку. Она ни секунды не сомневалась в том, что Полунин непричастен к смерти Славки и более того – стал жертвой чьих-то враждебных происков. Они много раз спорили с Полуниным о том, возможно ли честно жить в этой стране, возможно ли оторваться от прошлого, а в настоящем не вызывать зависти и злобы у корыстолюбивых и жадных людей, желающих преуспеть за счет «опускания» других. Светлана не была такой оптимисткой, как Владимир, который, несмотря на свою хмурую замкнутость и неразговорчивость, несмотря на свои страдания и разочарования, сохранил в душе остатки веры в торжество добра, в возможность преображения мира, в его изменение к лучшему.
А Светлана ждала все время какого-нибудь подвоха, какой-нибудь злой проказы судьбы. Но когда Владимир, становясь вдруг красноречивым и убедительным, с горячностью юноши отстаивал свою точку зрения, свой купленный ценой таких усилий оптимизм, Светлана соглашалась с мужем. А стоило ей остаться одной, стоило Владимиру задержаться на работе и вовремя не позвонить, запоздать с сообщением, ее вера в спокойную жизнь рушилась, рассыпалась в прах, и на смену ей приходили вначале сомнение и беспокойство, а потом наползал туман тревоги и безнадежности. У нее все валилось из рук, она чувствовала, что у нее сдают нервы, что она так долго не выдержит. Ее рассудительность, ее здравый смысл отступали перед палящим страхом за жизнь Владимира и Антона. Но стоило Владимиру появиться, она расцветала, становилась веселой, щедрой, шаловливой. Она вела некое двойное существование, одна сторона которого скрывалась в тени мучительного беспокойства, а другая была озарена вспышками безудержного счастья, нежности, преданности, душевного соучастия. Поэтому Светлану так задевала, так огорчала ревность Владимира.
Глава 5
Дверь спальни распахнулась, и на пороге, слабо освещенные светом луны, возникли два силуэта. Две темные фигуры двинулись к кровати, на которой мирно посапывали двое – генеральный директор «Нефтьоргсинтеза» Веселовский и его молоденькая любовница Люба. Сон любовников был так глубок и отраден, что они не почувствовали присутствия чужих. У одного из вошедших, который был поменьше ростом, на груди мотался израильский «узи», другой, повыше и помощней, был вооружен пистолетом «макаров». На их лица были натянуты маски.
– Вставай, развратник, мать твою, – ткнул здоровяк дулом пистолета в висок спящего Веселовского, слегка склонившись над ним, – вставай, говорят!
Тот вздрогнул, испуганно заморгал, пялясь в темное лицо непрошеного гостя. Люба тоже проснулась и от страха натянула одеяло до самого носа.
– Кто вы, что вам надо? – хрипло пробормотал гендиректор.
– Бумага есть на подпись, – усмехнулся детина, – давай, – протянул он руку к напарнику.
– Какая бумага? – взбаламутился Веселовский. – Я ничего подписывать не буду. Это шантаж!
Удар ребром ладони по шее привел его в чувство. Люба взвизгнула было, но парень, тот, что был пониже, придавил ей горло рукой. Она забарахталась, пытаясь освободиться. – Ух ты, какая горячая! – заржал бандит. – Жаль, нет времени, а то занялся бы тобой.
– Акции твои уже у нас, – холодно пояснил другой, – так что не рыпайся, а подписывай, вот здесь.
Он включил ночник, предмет гордости жены гендиректора, – она долго выбирала его и выложила за это керамическое чудо приличную сумму – и положил бумагу на прикроватную тумбочку. Потом, достав из кармана штанов авторучку, ткнул в нижнюю часть листа. Веселовский оставался неподвижным. Одной рукой он держался за шею, едва заметным движением поглаживая ее. Увидев, что гендиректор бездействует, парень, заправив пистолет за пояс брюк, грубо усадил Веселовского в постели так, что ноги того свесились, а сам он оказался рядом с тумбочкой.
20 
