очень нудно 
50 
Последнее выражение вызвало на лице Малышева горькую недоверчивую усмешку. Словно он говорил: честный бизнес, в России? Ой, не смешите меня!
– Ну подумайте, – решил Степин теперь апеллировать к здравому смыслу следователя, раз моральное чувство того осталось не затронутым его проникновенной речью, – у вас только косвенные улики. На базе их нельзя осудить человека за убийство. А тут еще экспертиза! Если уж человек врет, он врет всегда – больше или меньше! Частичная ложь бывает, а вот частичной правды – нет! Если мой клиент, как выяснилось в ходе экспертизы, сказал чистую правду в первом случае, так почему вы думаете, что он увиливает от правды в другом? Нелогично...
Степин пронзал Малышева острым взглядом. Тот сделал непроницаемое лицо. Его раздражал этот напористый малый, толкующий ему о правде и лжи с апломбом проповедника. Тем более досадовал он на бурный речевой поток, рвущийся из уст адвоката, потому что сам прекрасно понимал ситуацию. Он вел изматывающий диалог с самим собой, чувствуя, что побеждает в нем лучшее, поэтому оставался чужд красноречивой патетике адвоката, считая, что ораторское искусство того подогревается щедрым гонораром, в то время как он, Малышев, должен действовать исключительно за зарплату.
Поэтому Виктор Андреевич, ничего не отвечая Степину, надавил на кнопку под крышкой стола, и в кабинет ввели Полунина. Степин, поняв, что дело в шляпе, теперь смотрел на следователя одобрительно и благодарно, демонстрируя искреннюю симпатию. Эту выраженную во взгляде признательность Малышев, впрочем, тоже воспринял как нечто лишнее, ибо сознавал, что никакая благодарность не может искупить и оправдать риск, который он волей-неволей брал на себя. Эта мысль подогревалась, без сомнения, его эгоизмом, требующим, чтобы нравственность оплачивалась на манер оказанной услуги.
Увидев адвоката, Полунин просек, что его отпускают. Занятый своими проблемами, он не удосужился оценить «жертвенность» Малышева, полностью полагаясь на профессионализм и сноровку своего адвоката. Тем более что решение Малышева не было, по большому счету, таким уж благородным поступком, ведь, несмотря ни на что, он был обязан выполнять в стенах этого заведения определенные функции, одной из них было продумывание оснований для задержания и заключения в СИЗО подозреваемого. Другой – освобождение за неимением достаточных оснований для применения такой меры пресечения, как содержание под стражей.
– Снимите наручники, – скомандовал конвоиру Малышев, кивнув в сторону Полунина, – и можете идти.
Когда тот покинул кабинет, Малышев предложил Полунину закурить. Тот сухо поблагодарил и задымил, опустившись на стул. Полунин не любил всю эту публику – «следаков» и прокуроров. Попав в юности под жернова не знающей пощады государственной машины, он выработал привычку не доверять ментам. И если у него и были неплохие отношения с отдельными представителями органов МВД, а также с прокурорами, то это еще не значило, что он во всем доверял им. Например, зампрокурора области его родного города, Гришаева, он видел насквозь. Чем-то он напоминал Малышева. Некоторой расплывчатостью, неустойчивостью, стремлением не потерять человеческий облик и быть при этом на хорошем счету у начальства.
– Я пригласил вас, чтобы вы смогли ознакомиться с заключением проведенной по требованию вашего адвоката экспертизы. Она подтверждает то, о чем вы нам рассказали. То есть подтверждает то, что вам была сделана инъекция сильнодействующего наркотика, в результате чего вы утратили ясное сознание, – официальным тоном говорил Малышев.
– Вообще потерял сознание, – конкретизировал Степин.
– Изучив материалы, я пришел к выводу, что у меня нет оснований и дальше держать вас в СИЗО. Но у меня есть одно условие...
– Подписка о невыезде? – проницательно спросил Полунин.
Малышев кивнул. Он открыл папку, извлек из нее бланк подписки и положил лист перед Полуниным. Владимир подписал. Ему не терпелось на волю, заняться делами, найти убийцу Болдина и отомстить ему.
– Надеюсь, вы приложите максимум усилий, чтобы поймать настоящего преступника, – без особой убежденности изрек он.
Малышев в ответ одарил его снисходительным взглядом.
– Если хотите знать, – прорвало Малышева, различившего в словах Полунина скрытую насмешку, – то сделанная вам инъекция еще ни о чем не говорит. То, что пистолет был вам подброшен, как говорите вы и ваш адвокат, требует доказательств.
50 
