очень нудно 
89 
— Ну, Киольчик, ну маленькую, ну мы ее под квартиру замаскируем, а? — меня совершенно не радует перспектива перетекать из одного жуткого кабака в другой.
— Вот в квартире кофе пить и будете. В конце концов, ты, как божество кофеен, должна уметь его варить. Попрактикуешься.
Я уныло замолкаю.
— Ну и понятно, что ваша цель — выяснить, кто убивает наших мертвых богов. Как только выясните — возвращайтесь.
— Из Галлавала не возвращаются, епть, — вдруг вспоминает Лянхаб.
— Мертвые боги — не возвращаются. А вы вернетесь. С Ронах я уже договорился.
— Ронах? — переспрашивает Терикаси.
— Угу, она отвечает за железную дорогу до Галлавала, — объясняет Киол. — Ты только Терикаси, ни на что не надейся. Она сама полумертвое божество, ее крайне мало что в жизни волнует, кроме ее поезда.
Терикаси вздыхает, мы с Лянхаб переглядываемся.
Дело в том, что Терикаси давно и безуспешно богиню своей мечты найти пытается. Методом проб и ошибок. Кроме ошибок, правда, ему этот метод пока ничего не принес. Но Терикаси, хоть и божество истерик, большой оптимист, потому надежды не теряет. Мы с Лянхаб за давностью знакомства, понятное дело, не считаемся, а вот все остальные божества женского пола в Ксю-Дзи-Тсу, кажется, уже были забракованы, Терикаси сам об этом периодически рассказывает.
— Ну вот, а теперь займемся умертвлением вашим, — торжественно возвещает Киол и начинает руками всякие пассы выделывать. Для красоты, скорее всего. Все же знают, что магии такой, рукотворной, в этом мире нет. Есть только то, что сам мир позволит. Все прочее — атрибутика и желания колдующего.
— Вы только, если что, не пугайтесь, — предупреждает Киол в промежутке между пассами. — Это все не по-настоящему, в любом случае.
В любой — не в любой, но мне в какой-то момент становится неуютно и хреново. Причин объяснить ничем нельзя, все по-прежнему. Но неуютно. И хреново, ага.
Киол видит, что со мной творится, и тут же начинает успокаивать, пока мы все не передумали.
— Это все иллюзия, как есть. Ну, как посталкогольная депрессия. Главное — не обращать внимания. Просто иначе вас Галлавал к себе не пустит. Вот вернетесь — будете жизнерадостными, как раньше. Опять же, стимул вам, побыстрее все это дело распутать.
В других обстоятельствах мы бы уже все Киола, на чем свет стоит, крыли. Но тут мне совершенно все равно. Даже Терикаси сник как-то. Потом мы все втроем молча выходим из кабинета Киола, из дома Киола, с улицы, где живет Киол (примерно так я это все и ощущаю, констатациями), и отправляемся на вокзал, откуда девушка по имени Ронах должна отвести нас в чудесный город Галлавал, где все такие, как мы сейчас, только еще хуже, и умирают иногда насовсем. Впрочем, судя по моим нынешним ощущениям, мертвым-то божествам таким смертям только радоваться. Все лучше, чем так.
— По-моему, нас наебали, — равнодушно говорит Лянхаб, изучая небо над головой.
— Не то слово, как, — также равнодушно отвечает Терикаси.
— Интересно, как, по мнению Киола, мы в таком состоянии что-то расследовать будем, мы же там сопьемся, — на самом деле мне совершенно неинтересно, но раз мысль возникла — надо высказать.
— Это, кажется, методом погружения называется. Зато поймем, что они чувствуют, — говорит Терикаси.
— Если они такое чувствуют, так это просто самоубийства, — замечает Лянхаб. Ругаться она перестала.
— А может вернуться, попросить Киола нас обратно оживить? — предлагаю я.
— Да какая разница, жизнь, что так, что так дерьмо, только отношение разное. А если выясним, кто это, так хоть кино сможем смотреть. Оно, в отличие от жизни, хорошим бывает, — мрачно возражает Терикаси.
За такими оптимистичными разговорами мы таки добрались до вокзала, где у единственного вагона единственного поезда на единственной платформе нас встретила девушка, при виде которой Терикаси, будь он прежним, тут же решил бы, что он нашел ту самую богиню своей мечты. Но сейчас они только кивнули друг другу, и мы уселись в темное купе, где на столе стояла бутылка водки, видимо, подарок фирмы, которая очень хорошо чувствует настроение клиентов.
3
Ужасно, доложу я вам, мертвым божеством быть. Потому как все, что бывало поводом для смешных шуток, становится поводом для несмешных терзаний. И ладно бы таких терзаний, чтобы душа сворачивалась-разворачивалась, так ведь нет. Душа кукожится и зябко кутается в собственные страдания. Отвратительно.
89 
