102 
– Это было… не на самом деле… Лену никто не похищал. Она сама… сама разыграла все это… потому что ей нужны были деньги, а ты… мало давал… она сама присмотрела исполнителя, и мы… договорились, что она уедет со Свиридовым на дачу… на ту самую, на которой она… вот так… погибла…
Котов молчал. И потому Анжела, боясь его реакции на свои кошмарные, губящие ее слова, продолжала выцеживать из себя жуткую правду:
– Свиридов… позвонил тебе… и… потом ты все знаешь. Никто ее не похищал… она сама хотела… А дальше… дальше я не знаю, что произошло там, в этом дачном домике. Наверно… наверно, Свиридов застрелил ее, чтобы… не знаю. Он сам обвинял меня в том, что это я… как будто я что-то насчет Лены… распорядилась… распо…
Анжела совсем запуталась в словах, ее ноги свело пароксизмом непреодолимого ужаса…
Котов продолжал молчать. Потом тряхнул массивной головой и направился к письменному столу – огромному, роскошному, необъятных размеров, метра три в длину. Сел за него, зачем-то медленно, словно с усилием, выдвинул верхний ящик, потом снова задвинул.
– Это правда? – наконец спросил он.
– Правда, – быстро ответила Анжела и сама поразилась мгновенности и четкости своего ответа.
– Значит, правда? – пробормотал Филипп Григорьевич и снова медленно выдвинул верхний ящик стола. – Значит, эта сука Ленка сама заварила кашу… а потом не расхлебала?
– Она говорила, что ты… мало даешь денег, что надо…
– То есть ты считаешь, что она, Лена, более виновна, чем ты? Так?
– Не знаю… она… да… то есть нет…
– Так отправляйся к ней обсудить этот вопрос, – спокойно и раздельно произнес Котов и вынул из верхнего ящика «вальтер» крупного калибра.
Анжела, закричав, бросилась на пол, но сухой щелчок выстрела оборвал ее голос…
– Теперь осталось только двое пайщиков. М-да… завтра на суд придется другую бабу взять. Кристинку, что ли, – глухо проговорил Кашалот, не глядя на труп жены, и снял трубку телефона, чтобы вызвать охрану.
Глава 13
Неожиданный свидетель – Я вызываю свидетельницу Смоленцеву.
Алиса встала со своего места и, высоко вскинув голову, прошла меж рядами под скрещивающимися взглядами присутствующих в зале очевидцев судебного процесса.
Она окинула быстрым взглядом зал, остановилась на Котове, который тер мясистый подбородок и, кажется, сильно нервничал, и отметила, что Анжелы с ним рядом нет.
Она поймала на себе холодный взгляд адвоката Евстафьева и затем произнесла негромким, хрипловатым, словно чуть надтреснутым голосом:
– Я хочу изменить свои показания.
При этих словах сидевший на скамье подсудимых Владимир Свиридов, бледный, небритый, с застывшим взглядом, медленно поднял голову и посмотрел на Алису взглядом, в котором высветилось искреннее изумление, если еще не перетекшее в шок потрясения, то только потому, что он еще не до конца осознал сказанное.
– То есть… как это – изменить? – пробормотал он и чуть подался вперед, словно хотел получше расслышать то, что будет говорить его жена.
При словах Смоленцевой по залу прошелестел легкий шум. Судья призвал к порядку и, обратившись к Алисе, проговорил:
– Значит, вы утверждаете, что хотите изменить ваши первоначальные показания?
– Да.
– С чем это связано?
– С тем, что я хочу изменить свои показания, – упрямо повторила Алиса.
– Хорошо. Что же вы хотите сообщить суду?
– Я хочу сообщить, что мне известно имя убийцы и обстоятельства преступления.
Владимир посмотрел на Алису с каким-то придавленным, недоуменным смятением.
– Тогда сообщите все это суду.
– Что же тут сообщать? – медленно выговорила Смоленцева. – Что же тут… сообщать? Убийца сидит там, где ему и положено сидеть – на скамье подсудимых!
И она в высшей степени выразительно посмотрела на того, кто уже не сидел, а в замешательстве привстал со скамьи подсудимых и, подняв руку, срывающимся голосом выдавил:
– Да что… что же ты такое говоришь, Алька? Что же ты делаешь? Мы же… мы же…
– Я говорю правду, – жестко перебила она его и послала второй многозначительный взгляд, в глубине которого корчился отчаянный, холодный вызов. – Я делаю то, что должна была делать здесь: говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
Свиридов встал со скамьи и, выпрямившись, проговорил с горькой, недоуменной укоризной:
– И сколько же тебе заплатил Котов, чтобы ты изменила свои показания?
102 
