очень нудно 
67 
По всей видимости, Мосек так ворочался во сне, что свалился с высокой кровати прямо на поврежденное плечо – на повязках, наложенных накануне Алисой, проступила свежая кровь.
Увидев Свиридова, Мосек завопил с удвоенной энергией:
– Подыми меня с пола-а-а! Щас у мене воспаление легких буде-е-ет!!!
– А что, сам встать не можешь?
– Рука-а-а!! Кровь идет, не видишь, что ли!
– И рожа сине-зеленая с перепоя… – негромко пробормотал под нос Свиридов.
Однако у Моська был чуткий слух.
– Это потому что голова-а-а!!!
– Что – голова?
– С бодуна трещит, бля-а-а!
Свиридов, с трудом сдерживая раздражение, схватил Моська под руки и поволок к раковине. Бандит пытался сопротивляться, но очень скоро смирился.
А уж когда на его многострадальную голову полился поток холодной воды, то он и вовсе перестал дергаться.
На шум и плеск воды вошла Алиса в коротеньком халатике и спросила:
– Ну, и что будем делать с этим увечным гражданином, Влодек?
– Сам не знаю… в больницу его, наверно, в самом деле нельзя. Найдут и прибьют. Ты, кстати, голубь, так и не сказал, за какие такие грехи тебя так отмудохали и еще собирались в расход пустить. А?
– Похмелиться бы, – вместо ответа пробулькал тот и судорожно глотнул холодной воды.
Владимир протянул страдальцу бутылку пива, и тот мгновенно осушил ее. Лицо его просветлело буквально на глазах.
– Меня? За что? А… ну да. Да уж и не помню.
– Не канифоль мне мозги!
Мосек прокашлялся и, неожиданно сыграв важность, сказал едва ли не басом:
– Разногласия между коллегами по работе – нормальное явление для любого коллектива.
Свиридов аж задохнулся от удивления.
– Да из тебя недурной актер вышел бы, братец, – сказал он. – Откуда только такие речевые обороты знаешь?
– Почему вышел бы? Сослагательное наклонение – гнойный нарыв на теле грамматической системы русского языка, – уже совсем феерически выдал Мосек. – В народе категория сослагательного наклонения реализуется поговорками «если бы да кабы – и во рту росли б грибы», ну и, конечно, «нетленка»: «авось, небось и как-нибудь».
Владимир присвистнул:
– Да-а-а… по-моему, ты такой же гоблин, как я – Генеральный прокурор. Да я и на сходке вашей уже засомневался… переигрывал ты немного, брат. И этот эпос про глистов таджикского ослика… Да ты кто вообще такой, гражданин Мосек?
– Журналист, – отрекомендовался тот. – Мосек – это меня еще в школе так звали. А в миру я Славик… то есть Вячеслав Маркин, газета «Кенигсберг-криминал».
– Кенигсберг? – недоуменно спросила Алиса.
– Довоенное название Калининграда.
– А к котовской братве зачем полез? – осведомился Владимир.
– Делаю эксклюзивный репортаж для «Московского комсомольца» про калининградскую мафию. Внедрился к ним, кое-что уже нарыл и еще бы накопал, если бы меня вчера не рассекретили.
– Кто?
– Да так… один нехороший знакомый, – уклончиво ответил Маркин-Мосек. – Ну и вот… чуть не порезали. Если бы не ты, каюк бы мне.
– А дурака почему валял? Почему сразу не сказал?
– А потому что голова-а-а-а! – заиграл на старой придурковато-истерической струне Славик.
– Ладно, не ори… журналист, – поморщилась Алиса, – что же теперь с тобой делать, а? Ведь надо тебе где-то перекрыться на время, так?
– Так, – уныло признал Мосек.
– И лечиться тебе надо.
– Н-надо…
– Ладно! Уж коли Влодек спас тебя от смерти, так нельзя все плоды его трудов насмарку пустить… Живи пока здесь. Сюда никто не сунется, будь спокоен.
– Разве что только Кашалот со своими шалавами?
– Это ты кого имеешь в виду, козел? – обиделась молодая женщина.
– Это я его жену и дочку… и всяких там банно-саунных приживалок.
– А меня в какую категорию припишешь?
– Ладно, – вмешался Владимир, – давай-ка я тебя, журналист, перевяжу, а потом будь добр с кровати не падать: мы сейчас уедем, один останешься. Денька два поживешь, а потом будем думать, что дальше с тобой делать… виртуоз пера.
– А если приедет Котов? – боязливо поинтересовался Маркин-Мосек.
– Спрячься куда-нибудь. На чердак, например. Он туда свое брюхо на затащит, – сказала Алиса. – А вообще он не имеет обыкновения приезжать сюда без моего ведома. Хотя дом, конечно, его, а не мой…
* * *
Свиридов вернулся в «Лисс» часов в двенадцать утра. И первое, что он увидел, – это была похмельная харя Фокина.
– Тебя Пейсатыч ищет, – без всяких предисловий предупредил он Владимира, – злой, как черт.
67 
