— Да… работал профессионал, — подтвердил Анатолий Григорьевич. — Значит, все-таки Дедовской?
Он отдернул занавеску и окинул взглядом открывающийся из окна вид.
— М-да, — резюмировал он через полминуты свои наблюдения, — надо проверить квартиру, из окна которой, по словам Фокина, производился выстрел.
— Нет ничего проще, — задумчиво проговорил Владимир. — Если это в самом деле Ледовской, то он или его человек мог просто прийти в квартиру, принадлежащую их фирме… они же риэлтеры. Можно использовать и квартиру, сдаваемую в аренду. Пришел, открыл окно, прицелился и сделал свое дело…
* * *
Около десяти часов вечера у клуба «Карамболь» остановилась черная «Волга», и из нее вышел невысокий человек в простом сером костюме и расстегнутой на две верхние пуговицы светлой рубашке.
На входе его встретил рослый охранник в черном пиджаке и стильных золотых очках, с сотовым телефоном в правой руке и пистолетом, болтающимся в кобуре на левом боку.
— Я к Борису, — четко и раздельно произнес человек в сером костюме.
— Ваше имя?
— Мое имя для тебя не имеет значения, — довольно резко ответил мужчина. — Звони боссу.
Верзила смерил его пристальным взглядом, а потом поднес к уху сотовик и произнес:
— Борис Сергеич… к вам тут пришел мужчина. Кто? А он не говорит. Что? Понял. Борис Сергеевич вас ждет, — повернулся он к посетителю. — Позвольте, я вас провожу.
Они вошли в полутемный вестибюль, выглядевший весьма своеобразно благодаря оригинальному освещению: в пол были встроены огромные фосфоресцирующие пластины, переливающиеся тусклыми сине-зелеными цветами, и потому каждому идущему в глубь ночного клуба казалось, что он идет по воде.
По воде, под которой ворочается огромное фосфоресцирующее существо, что-то вроде огромного электрического ската. И потому немедленно захватывало дух.
Само помещение клуба, небольшое, но создающее впечатление просторности благодаря полусферической форме потолка, походило на диковинный грот в скале и светилось изнутри пульсирующим розовым светом.
Посреди него было встроено возвышение в виде беседки, в которой танцевало несколько девушек, затянутых в фосфоресцирующую зеленоватую ткань.
Впрочем, затянутых — это громко сказано, потому что ткани этой было не столь много…
Охранник провел посетителя по узкой спиралевидной лестнице и остановился перед массивной черной дверью. Возле нее, почти слившись со стеной, сидел молодой человек в таком же черном пиджаке, как у первого.
Он вопросительно взглянул на поднявшихся по лестнице мужчин.;
— Это к Борису Сергеевичу, — пояснил верзила в золотых очках.
Молодой человек поднялся, несколькими точными движениями обыскал мужчину в сером и, утвердительно кивнув, снова уселся на стул, переведя взгляд на танцующих несколькими метрами ниже девушек в беседке.
…Все звуки как отрезало, когда за спиной посетителя «Карамболя» и его проводника затворилась дверь.
Они очутились в небольшом помещении, обитом мягкой зеленой материей. Посреди зала стояли два бильярдных стола. Чуть дальше находились стойка бара и стеклянные стеллажи, уставленные разнокалиберными бутылками.
В помещении находился только один человек. Он склонился над бильярдным столом и метил кием в желтый шар.
— Здравствуй, Борис, — сухо сказал вошедший.
Тот поднял голову и жестом приказал охраннику выйти.
— Чему обязан, Константин Ильич? — проговорил он, когда они остались одни.
— Ты не дури, Карамболь, — произнес Малахов (а это был именно он). — Сегодня я узнал, что в день своей смерти мой сын звонил тебе.
Это верно?
Карамболь отложил кий и присел на краешек стола. Это был молодой человек лет около двадцати восьми, с правильными чертами лица и гладко выбритым — вероятно, под бильярдный шар — черепом очень правильной формы.
Владелец клуба выглядел вполне респектабельно.
Ведь даже некоторые академики имеют такие же гладко выбритые — как отполированные — головы.
— Да, — коротко ответил Карамболь на вопрос Константина Ильича.
— Почему же ты не сказал мне?
— Так он не сказал мне ничего существенного. Просил о помощи. Кроме того…
— Что — кроме того? — резко спросил фээсбэшиик.
— Кроме того, он просил, чтобы я ничего не говорил вам. Вот так.
— Теперь это не имеет значения, — горько отозвался Константин Ильич. — Что он говорил тебе конкретно?