очень нудно 
60 
– Ерунда! – весело отмахнулся он от мрачных тетушкиных предсказаний. – Разве могут они справиться с Продавцом фокусов?! Он не уловим. Применит на практике свои фокусы, разные, там, кепки-невидимки, стреляющие яблоки и летающие веники, и обведет товарищей из органов вокруг пальца. И потом, я надеюсь на Машу. Ведь ты не предашь меня? – просительно заглянул он мне в глаза, и столько в них было мольбы и надежды, что я чуть не кинулась ему на шею, уверяя, что никогда и никому не отдам его по собственной воле.
Мой душевный порыв прервали трели мобильного телефона. Виктор приложил аппарат к уху, несколько раз солидно ответил в трубку: "Ну!", и встал.
– Служба, – развел он руками в ответ на наши уговоры отведать кофе. – И ты собирайся, – велел он Любаше. – Со мной поедешь, мне так спокойней будет.
Мы все столпились в прихожей. Мужчины крепко жали друг другу руки, баба Вера еще раз расцеловала нашего спасителя, и торжественно поклялась, что никогда не забудет его благородного поступка. Любаша выглядывала из-за спины своего милого и корчила мне какие-то смешные рожицы, рисовала пальцем в воздухе прямоугольник и беззвучно артикулировала непонятные слова. Я ей кивала головой и желала счастливого пути. Наконец, влюбленные покинули наш дом. Тут и Илья засобирался. Мы топтались возле вешалки и смущенно обменивались незначительными фразами.
– Сходи, Маша, проводи гостя, – не выдержала тетушка, сунула мне в руки дубленку и вытолкала нас за дверь.
Снег прекратился. Подморозило. Город укрыла белая шкура Большой медведицы. Под ногами хрустело снежное стекло. Магниевые искры вспыхивали каскадом фейерверка, отражая свет одинокого фонаря. Дыхание нежным облачком срывалось с губ и растворялось ангелом в холодном воздухе.
Мы, не спеша, обогнули двор, и подошли к трансформаторной будке, возле которой Илья оставил свою машину. Пикап сладко спал в берлоге под снежной периной. Жаль было его будить. Мы сделали еще один круг по двору и остановились возле детских качелей. Мне показалось, что количество машин в нашем дворе увеличилось. То ли благосостояние соседей возросло, то ли многочисленная родня посетила жильцов нашего дома, чтобы встретить День независимости в тесном семейном кругу.
Двор выглядел сценической площадкой к какой-то очень знакомой пьесе.
Невидимый режиссер взмахнул рукой, и софит луны вынырнул из-за туч, осветив нас ярким лучом. Мы были одни на сцене. Статисты скрывались где-то за кулисами, даже собачников не было видно. Ночную тишину прерывали лишь редкие звуки проносящихся по далекой улице машин и трамваев.
– Ты все еще ее любишь? – самым безразличным тоном, на какой была способна, спросила я.
– Кого ты имеешь в виду? – прекрасно понял он, о ком я говорю.
– Твою бывшую жену, – все также безразлично уточнила я.
– Разве можно любить ураган, извержение вулкана или какое-нибудь другое стихийное бедствие? – удивился он, взял мою ладонь и приложил к своей щеке.
– Давай больше не будем затрагивать эту тему… У меня такое чувство, что все, что было со мной раньше, теперь не имеет никакого значения.
– Что же теперь имеет значение? – тихо спросила я, ощущая, как бешено колотится мое сердце.
– Некая девушка с глазами лесной нимфы, – наклонился Илья к моим губам.
– Которая околдовала меня с первого взгляда.
– Так ты не будешь распиливать меня на две половинки? – потянулась я ему навстречу.
– Нет, конечно, – поцеловал он меня в уголок губ.
– И ты не Продавец фокусов? – таяла я сосулькой в его руках.
– Нет… – выдохнул он.
– Так кто же ты? – прикрыла я в истоме глаза лесной нимфы.
– Я – фотограф… – чуть слышно откликнулся он.
– Как?! – отшатнулась я в ужасе. – Так это ты подсматривал за мной и фотографировал для шантажа? Извращенец! Ненавижу!!!
Я залепила ему хорошую пощечину и опрометью бросилась домой, совершенно не понимая, что случилось с моими глазами, почему все декорации вокруг преломляются как в искривленном зеркале, отчего моим щекам мокро, и откуда на губах появилась соль морского прибоя. Илья так и остался стоять возле детских качелей, потирая щеку и растерянно глядя мне вслед. Луч лунного прожектора освещал его одинокую фигуру. Символом боли и отчаяния казались на снегу резкие тени… Занавес…
Именно горячие слезы и были виноваты в том, что приключилось дальше. Я влетела в подъезд и не обратила внимания на то, что что-то изменилось на площадке первого этажа. Нечто большое и громоздкое заслонило свет лампочки.
60 
