132 
— Маша! — выкрикнула из-за зеркала и клиента мастер. — Что ты здесь делаешь? И кто тебя одевал?
— Я сама, — величественно сообщила Маша. — Я к тебе пришла.
— Как — сама? А Сергей что?
— А Сергей спит. А я вызвала пожарных.
Ножницы брякнули об пол. Соседки справа и напротив разом выключили фены.
— К-как пожарных? Вызвала? К нам? — Мать кинулась к дочери и принялась тормошить ее, видимо, выискивая опаленные места на шубке и ярком рюкзачке за плечами. — У нас что — пожар? А Сережа…
Не договорив, она кинулась к телефону.
— Ну нету у нас пожара, я бы не пришла, если бы у нас пожар, — рассудительно заметила девочка. — Я бабушке хотела позвонить. И случайно вызвала пожарных.
Мать уже в три рывка накрутила диск и кричала в черную трубку:
— Сергей? Сергей, как она у тебя ушла? Ты знаешь, что она пожарных вызвала? Ты знаешь, сколько это стоит сейчас — ложный вызов? Я тебе посплю! У меня нет таких денег, ты слышишь, я хотела бы знать, кто будет это оплачивать, когда они приедут! Я т-тебе покажу “сплю”! Я т-тебе!..
На другом конце провода сонный тинейджер, замученный ночным интернетом, миролюбиво бормотал “да что ты, мать, они б уже сто раз приехали, если б она правда вызвала, ее, наверное, тетьдаша выпустила, ма-ать…” — и прочие бессвязные оправдания, когда важная Мария с опытностию всех своих четырех с половиной басом успокоила родительницу:
— Ну, мама, ну ты совсем глупая какая-то. Я же им адрес и телефон не дала.
Мать без сил опустилась в продавленное кресло у администраторского стола. Черную трубку телефона она сжимала крепко, как спасательный круг.
— Не дала? — жалко, словно не веря в очевидное чудо, переспросила она.
— Конечно же, нет. Они спрашивали, спрашивали, а я трубку повесила и все. Ты сама мне говорила.
— Уф, Машка, ты меня раньше времени в могилу вгонишь! Чертовы детишки… — Мать готова была уже рассмеяться, — вместе с администратором, мастерами и клиентами, которые в продолжении всего разговора еще как-то сдерживались, а теперь хохотали в голос, — но посетительница быстро призвала их к порядку.
— Я вообще не за этим пришла! — хмурясь, громко заявила она и выдержала эффектную паузу, давая всем возможность проникнуться серьезностью положения.
— Так что случилось? — опять побледнела мать.
Девочка надула губы, стащила с плеч цветастый рюкзачок и протянула матери.
— Мне соседский Димка, — сказала она тоном прокурора, — кота в рюкзак засунул. И узел затянул. И я развязать не могу.
— Ияууу! — жалобно и тонко провыл рюкзак и дернулся.
©Александр Шуйский, 2004
Александр Шуйский. Кинематограф
Болят глаза.
Боже всещедрый, как болят глаза.
Ночная тьма достигла потолка, захохотала, вывернулась наизнанку, плеснула под веки раскаленным светом, под веками теперь — выжженое место, белая простыня, на которой память крутит свой отрывистый кинофильм, снятый каким-то манерным дилетантом.
Я знаю тебя десять тысяч лет.
Здесь мы познакомились, когда для меня не имело значения «где», если соблюдалась переменная "с кем". Ты всегда стояла поодаль, всегда немного в стороне от нашей шумной, галдящей компании, комом в чужом горле перекатывающейся по городу Питеру, но, когда бы я не обернулся, я встречал твой мучительно-приветливый взгляд. Я был неряшлив, бездомен и бесшабашен. Ты была аккуратна, обеспечена и осторожна. Я вваливался в твой дом, как к себе, я занимал единственное кресло, ты улыбалась и уходила на кухню греть еду. Зачем-то я был нужен тебе, вечно голодный и грязный.
Ты была ведьма. Всегда была ведьма, вот зачем.
Ты ставила на мне самые разные опыты — а вот это я выдержу? А вот это? А если еще и вот так, а потом, на раскаленный телефонный звонок ответить — да, дорогой, это устроила тебе именно я, — что я сделаю тогда? Иногда я был уверен, что ты просто ждешь, когда я не выдержу и сомкну пальцы на твоей тонкой, как у птицы-цапли шее. И вот тогда ты наконец сможешь отдохнуть.
Но я раскусил тебя.
Не сразу, нет, не сразу, конечно, ты была искусна, это сейчас тебе все скучно, а тогда ты могла неделями выстраивать сложный лабиринт, по которому я пройду, в сотый раз не обретя короны — да и какие короны в твоих лабиринтах, ведро смолы и вывернутая подушка, чем не регалии, в самом деле, мне ли, нищенствующему монарху, жаловаться и возносить пени?
132 
