24 
– Наш человек – Рублеву.
– О чем разговаривали?
– Ну, самого разговора между ними не было. Наш человек должен был сказать фразу и послушать, что ответит этот уголовник…
– Зачем вы Крытого обижаете? Он не просто уголовник, он – смотрящий, серьезный авторитет, без пяти минут законник! Так что это была за фраза? Рассказывайте, Мещеркин! Почему, черт возьми, я должен все из вас клещами тянуть?!
– Ну, вроде того, что хотят поблагодарить за услугу и в знак этого передать пятьдесят тысяч долларов.
– За решение вопроса между Боксером и вашим Ганиным?
«Черт! Есть что-нибудь, что он не знает?!»
– Да!
– Что ответил Рублев?
– Сказал, что понятия не имеет, о чем речь!
– Понятно. Иначе и быть не могло! Что же ваш человек?
– Ну, подкорректировал немного запись и отдал мне.
– Угу, – автоматически кивнул головой Антон, погружаясь ненадолго в свои мысли. Очнувшись, он спросил: – Ну, а что же вы?
– Отдал Ганину, – пожал плечами полковник, выливая в свой бокал остаток пива из бутылки. Одним большим глотком он допил его и опустил пустую посудину на стол так, словно бы поставил точку.
– Не знаю, зачем это понадобилось ему, – фраза прозвучала достаточно честно, чтобы Антон Игоревич поверил.
– Да? – отрываясь от своих размышлений, Антон вскинул взгляд на собеседника. – Не ломайте голову, Олег Борисович, вам это совершенно ни к чему.
Появился Гиви – и столик окутал ни с чем не сравнимый запах превосходного шашлыка. Две большие порции – и к ним соус. Хлеб, зелень, фрукты и бутылка грузинского сухого красного появились со следующего захода.
– Спасибо, дорогой! – поблагодарил его Антон Игоревич. – От души – спасибо!
– Всегда рад! – чуть наклонил корпус растроганный шашлычник и вернулся за стойку.
– Больше Ганин вас ни о чем не просил?
– Нет, клянусь вам!
– Ну, тогда – с делами все! Беремся за мясо!
Мещеркин проголодался страшно, но тем не менее глянул на часы и сокрушенно покачал головой:
– С удовольствием бы, Антон Игоревич, но – дела!
– Шашлык, Олег Борисович!
Полковник чуть было не поддался искушению, но, едва его взгляд оторвался от сотворенного усатым кавказцем шедевра и сосредоточился на лице недавнего собеседника, язык сам произнес:
– Нет, мне в управление нужно. Рад бы – но не могу!
– Ну что ж! – сокрушенно вздохнул Антон, вставая. – Служба прежде всего!
Он первым протянул руку, и полковник судорожно стиснул ее, выдавив из себя улыбку.
– Всего вам, – скучно добавил Антон на прощание и тотчас забыл про Мещеркина, переключившись на еду.
Худой и длинный полковник напоминал шагающий циркуль, когда спешил к выходу из парка. Только в одном месте он остановился – у лотка с чебуреками. Не в силах терпеть голод, обрушившийся на него в результате нервного истощения от беседы с Антоном Игоревичем, он купил себе пару чебуреков и торопливо сжевал их. Кусал Олег Борисович их так ожесточенно, словно грыз своего недавнего мучителя.
* * *
Актовый зал Санкт-Петербургской консерватории был полон – на отчетный концерт без пяти минут выпускников пришли родители, педагоги и друзья будущих Паганини и Ойстрахов, Рихтеров и Спиваковых. Ведь фамилии этих юных дарований, выглядывающих сейчас из-за кулис в надежде увидеть знакомые лица, вскоре замелькают на афишах лучших концертных залов в составе лучших исполнительских коллективов, а самые талантливые отправятся в Стокгольм на международный конкурс. Со стен мудро и дружелюбно смотрели великие композиторы прошлого, подбадривая юных коллег. Какофония настраиваемых инструментов стала стихать, зрители приготовились наслаждаться мастерством филармонического оркестра и его прелестной солистки – Екатерины Романовой.
Прекрасная музыка захватила слушателей с первых аккордов, все замерли, боясь упустить хотя бы мгновение, и только Катин преподаватель с гордостью смотрел по сторонам, как будто предлагая всем разделить свое восхищение любимой ученицей. Звучал концерт для скрипки с оркестром Яна Сибелиуса. Оркестр рассказывал о суровой красоте северной природы, о волнах, разбивающихся о скалы фьордов, о мужественных людях, о великой силе человеческого духа. Слушая скрипку, люди видели то чайку, касающуюся волн, то девушку, ждущую своего любимого с моря.
Григорий чувствовал душой, что Катерина заворожила своей игрой весь зал. Крытый не мог сказать, что ему не нравилось то, что он слышал, хотя на свой вкус он предпочел бы что-нибудь более простое. На классической музыке он не мог сосредоточиться, привык к песням, где слова ложатся на сердце.
24 
