очень нудно 
97 
Без десяти семь приехал. Машину поставил небрежно, под углом к тротуару, перед самым входом. Он тут хозяин, ему положено парковаться по-хозяйски. Это Москва, а не какая-нибудь тесная Женева. Будешь скромничать — перестанут уважать. А потом и сожрут.
Преодолел девять ступеней крыльца. Обычно взбегал рысью — сейчас двигался с трудом. Ставил ногу, вторую подтягивал на эту же ступеньку. Взялся за прохладную медь дверной ручки и удивился новому для себя состоянию: сегодня ему совершенно не хотелось работать.
Прошелся по пустому операционному залу. Здесь все, до последней скрепки, принадлежало лично ему, было придумано, с нуля создано, налажено, организовано в безотказную систему его интеллектом, волей и энергией. Обычно в моменты таких вот, рано утром совершаемых, безмолвных обходов, путешествий по заново вычищенным коврам, осмотров пустых гулких кабинетов банкир чувствовал гордость — сегодня ему хотелось все тут сжечь, взорвать в пудру. Из миллионных контрактов наделать бумажных самолетиков и запустить в бледное московское небо. Художникам или скульпторам хорошо: создал шедевр, продал толстосуму и пошел себе, насвистывая, придумывать новую картинку или статую. У бизнесменов иначе. Построил лавку — и сиди потом в ней десятилетиями. Захочешь продать и начать все с нуля — не поймут, засмеют, ославят…
…Тогда же, в середине девяностых, его впервые назвали трудоголиком. Кстати, Паша Солодюк и назвал. Сам он был оборотистый и жесткий, но ни разу не трудоголик Банкир тогда посмеялся. Однако и задумался. Он не считал себя психологически или химически зависимым от своего дела. Да, работал по сто пятнадцать часов в неделю — но никак не страдал. Да и пусть бы страдал, ничего страшного — главное, чтобы дело не страдало. А оно не страдало. Банк рос, становился сложным и крепким, по сравнению с этим фактом меркли все страдания и зависимости. Приступы тревоги, гнева, апатии и прочие неполадки центральной нервной системы лечились водой и спортом. Лечились ездой на скорости двести пятьдесят километров. Хорошо лечились путешествиями на белоснежные пляжи или в высокогорные отели.
Никогда не лечились алкоголем, сигаретами, наркотиками, игрой и женщинами.
Женщинами лечиться нельзя. Женщины — одновременно и лекарство, и болезнь.
Был еще синдром хронической усталости и связанные с ним мельчайшие недуги: внезапный тик в предплечье или периодически возникающее нежелание отвечать на телефонные звонки. Но Знаев с пятнадцати лет испытывал усталость, он понимал ее как плату за свои успехи, он привык ее не замечать, как горбун не замечает своего горба; его мама и папа всю жизнь уставали, но никогда не жаловались; когда сын пробовал сослаться на усталость, он получал короткий совет: «Устал — отдохни».
Устал? Отдохни! О чем тут еще говорить.
А кто не устал? Хлеб добывается в поте лица.
В восемь, за час до начала рабочего дня, прибыл Горохов. Увидев босса, уныло слоняющегося меж столов, торопливо подошел, пожал руку. Всмотрелся в лицо.
— Что с тобой?
— А что со мной? — тихо переспросил банкир.
— Ты весь черный! С примесью зеленого. Ты как будто трое суток вагоны разгружал. Я тебя таким никогда в жизни не видел.
— Зато ты сверкаешь.
У Горохова действительно был вид отменно отдохнувшего человека, однако запах табака все портил, привносил в облик банкирова заместителя ненужную, глупую ноту; так недоумевают люди на премьере симфонии, где после мощной струнной увертюры вдруг вступает банджо.
— Я отдохнул, — стеснительно объяснил Горохов. — А вот ты что делал?
— То же самое, — сказал Знаев и зевнул. — Прекрасно провел выходные. Давно так не расслаблялся. Опробовал новые технологии релаксации. Секретные. Теперь чувствую себя заново родившимся. Я полон сил, у меня куча новых идей, я готов свернуть горы.
— По тебе не скажешь.
— А ты поверь на слово.
— Я серьезно, — решительно сказал банкиров заместитель. — Тебе такому сегодня работать нельзя. Через час все придут. На тебя посмотрят — меня замучают вопросами. Я не знаю, что ты делал в субботу и воскресенье, но сегодня тебе лучше посидеть дома. Ты похож на Кощея.
— Я и есть Кощей, — мрачно сказал Знаев. — Пушкина помнишь? «Там царь Кощей над златом чахнет»… Кстати, про злато. Сегодня надо сделать один хитрый платеж Через два часа я поеду к Лихорылову. Получать разрешение на строительство. Как только возьму в руки бумаги — позвоню тебе. Переведешь триста пятьдесят тысяч евро из «Парекс-банка» в Андорру, оттуда — в Швейцарию, номер счета у тебя есть… Если с Андоррой будут проблемы — сразу извести меня. Я сам с ними договорюсь.
97 
