50 
Пьетра болезненно вскрикнула и разразилась бранью на итальянском языке. Шарифа передернуло от бешенства и страха за девушку. Волна ужаса накрыла его, когда он подумал, что этот ублюдок внизу сможет начать выполнять свои обещания. Все тело Шарифа задрожало от возбуждения и ненависти. Теряя остатки рассудка, движимый единственной мыслью – заслонить собой любимую от убийцы, – он с ревом рванулся вниз по ступеням с такой скоростью, что чуть не упал на сколах и глубоких щербинах. И тут же за поворотом увидел Пьетру, которую бандит прижал перед собой сгибом локтя за горло, и пистолет, нацеленный ей в голову.
Охранник, видимо, не ожидал такой реакции от Шарифа и не сразу сообразил, как ему лучше поступить. И эта заминка сыграла свою роковую роль. По крайней мере, стрелять в пленницу он не решился, дополнительных предупреждений Шарифу делать было уже некогда, потому что тот летел сверху к своей жертве с перекошенным от злобы лицом со скоростью метеора. Единственное, что можно было сделать охраннику, так это встретить нападающего пулей. Но как только он оторвал ствол пистолета от головы пленницы и навел его на Шарифа, Пьетра вцепилась в эту руку и пальцами, и зубами. Сил отвести ствол в сторону ей не хватало, но стрелять прицельно охранник уже не мог. Тем не менее грохнул один выстрел, другой… Третьего выстрела бандит сделать не успел, как и отшвырнуть вцепившуюся в его руку журналистку. Кулак Шарифа, как кувалда кузнеца, опустился ему на темя. Оглушенный охранник устоял на ногах, но еще два удара по голове бросили его на землю. Пьетра вырвалась, наконец, из слабеющих рук сомалийца и метнулась в сторону, чтобы не стоять между борющимися мужчинами.
Впрочем, борьбы не получилось. Как только Пьетра вырвалась, Шариф с большим наслаждением нанес бандиту страшный удар ногой в лицо, вложив в него всю ненависть, пережитый ужас за любимую и накопившуюся за последние дни неизрасходованную ярость. Брызнула кровь; голова охранника ударилась в стену с таким звуком, что, казалось, череп не выдержал и раскололся. Бандит мычал, хватаясь одной рукой за разбитое лицо, а второй скреб по камням в слабой попытке подняться. Или найти выроненный пистолет. Скривившись в страшной сатанинской улыбке, Шариф поднял ствол своего автомата, передвинул флажок на одиночный огонь и выстрелил поверженному противнику в живот. Он делал выстрел за выстрелом, наслаждаясь местью, зрелищем корчившегося у его ног тела врага, который посмел посягнуть на его любовь, на самую прекрасную девушку на свете… Он стрелял бы до тех пор, пока в магазине автомата не закончились патроны. Но женские руки схватили его и заставили прекратить бессмысленное зверство.
– Хватит, Шариф! – кричала Пьетра, и кричала, кажется, уже давно. – Хватит, остановись!
Шариф отпустил спусковой крючок автомата, чувствуя на нем свой судорожно сведенный палец. Он повернулся и увидел Пьетру совсем другой, какой он ее еще никогда не видел. В ироничных и снисходительных некогда глазах он увидел столько мольбы и горя, столько женской слабости, что буквально зашелся в приступе нежности. Выронив автомат, который с глухим стуком упал на каменный пол, он схватил лицо девушки и стал покрывать его неистовыми поцелуями. С его разгоряченных губ, как в бреду, слетали признания в любви, обещания никогда не оставлять, не подвергать опасности, постоянно носить на руках – и другие глупости, которые могут прийти в голову и сорваться с языка только безумно влюбленного человека, когда ему не намного больше двадцати лет.
За этим занятием их и застал Магиба. Юноша и девушка, перепачканные в крови, растрепанные, с безумными глазами, страстно целуют друг друга, бормоча при этом нечто несвязное. С усмешкой он некоторое время молча наблюдал эту шекспировскую сцену, затем решил, что пока достаточно и пора вернуться к повседневным делам.
– Я никогда не говорил тебе, Шариф, что на половине пути останавливаются только ослы и маленькие ручейки, которым не осилить баранью лепешку?
Шариф повернулся к другу и посмотрел на него в некотором недоумении.
– Где-то не так далеко отсюда существует на свете некий Вахри, который является виновником всего произошедшего, – продолжил весело куражиться эфиоп. – А еще ты оставил на дороге заставу из четырех своих бойцов. А еще у тебя есть один пленный, который ждет своей участи. Правда, ты обещал его не убивать… Парень может пригодиться, потому что пылает преданностью к человеку, который великодушно оставил его в живых.
50 
