очень нудно 
43 
Чекменева тогда разорвало в клочья, Виноградова тяжело ранило, а сам он, Владимир Свиридов, оказался в госпитале с черепно-мозговой травмой и частичной потерей памяти. Он выжил, но его поспешно комиссовали – то ли потому, что он в самом деле был больше непригоден к службе в элитных спецслужбах, то ли сочли его миссию выполненной и поспешили сплавить на «гражданку»…
* * *
– Я понимаю, – сказал Панин после короткой паузы, – на такие вопросы не отвечают, но, по некоторым данным, Кардинал имеет отношение к чеченским полевым командирам, более того, его мать – с большой степенью вероятности – чеченка, так что я подумал… Может, ему заказали тебя?
– А зачем взрывать завод и проводить в СМИ эту великолепную рекламную кампанию, где я вывожусь под именем Кардинала? Конечно, это можно объяснить… Скажем, он решил исчезнуть из России так, чтобы его считали мертвым. А мертвым на самом деле буду я – под именем Кардинала. Решил, так сказать, убить сразу двух зайцев – и выполнить задание, и поставить крест на собственной столь печально известной биографии. Но это все теория. Думается, практика сильно отличается от этих логических построений.
Свиридов улегся на бок и посмотрел на внимательно прислушивающегося к его словам Панина:
– Расскажи-ка мне лучше, Андрюха, как тебя-то сюда водворили. Это, вероятно, очень занимательно.
– Да уж куда занимательней, – махнул рукой тот. – Когда мы прибыли на завод… ты же помнишь, раньше вас на двадцать минут… я полез на крышу корпуса с Купцовым и парой бойцов. Осмотрели крышу, огляделись вокруг. Оттуда все просматривалось прекрасно, и я решил руководить операцией именно оттуда. Потом приехали вы, к вам подошел майор Малышев, и тогда Купцов выстрелил в него из снайперской винтовки. Тут я начал понимать, что к чему… бросился на Купцова, и им удалось меня вырубить.
– Я одного не понимаю, – сказал Владимир, пристально глядя на Панина. – Почему они тебя не убили на самом деле, как о том Козенко проинформировал журналистов, а держат вот здесь?
– Я тоже думал об этом, – сказал Панин. – Хотя о том, что меня «убили» в прессе, узнал только от тебя. Наверно, есть на меня какие-то планы… все-таки я не какая-нибудь мелкая сошка… Может, Козенко привлечет к сотрудничеству…
– Козенко? Козенко уже не привлечет.
– Это почему же? – медленно выговорил Панин и наклонился вперед, словно стараясь разглядеть скрытое полосой мрака лицо Свиридова.
– Потому что сегодня ночью он был убит в клубе «Менестрель».
После этого сообщения Свиридова снова повисло тяжелое молчание. Его оборвал Владимир, который вскочил со своего места и энергично прошелся по камере, а потом сказал:
– Эта ночь принесла еще два трупа. Убили Колю Морозова… мне бы не особенно о нем печалиться, потому как это именно он навел на мою квартиру людей Кардинала. И вот еще Андрей Дмитриевич… Тоже не самый плохой человек, которого я когда-либо знал, хотя у меня больше оснований для радости, чем для печали.
– Значит, ты воевал в Чечне, – задумчиво протянул Панин, который, казалось бы, и не слышал самых последних разглагольствований Владимира, или они попросту не произвели на него впечатления. – А я вот воевал в Боснии. Я же на самом деле не Панин.
– А кто же ты? – настороженно спросил Свиридов.
– Панич, – ответил тот. – Мой отец был серб. Точнее, наполовину серб. Габор Панич. А я вот счел нужным русифицировать свою фамилию.
– Серб? – проговорил Свиридов. – Тогда тебе нужно сидеть в одной камере не со мной, а с Афоней Фокиным. Он у нас проюгославский националист и, мягко говоря, ярый недоброжелатель НАТО. Неделю назад чуть не подрался с американскими туристами, которых угораздило вовремя отсюда не уехать. Они вроде как говорили, что самые лучшие люди на земле – это американцы, самые лучшие американцы – это ковбои, а самые крутые ковбои живут в Оклахоме. Ну, Афоня и предложил им убираться в свою Оклахому, пока он им не показал, где на земле живут самые миролюбивые и незлобивые священники. Он же был в облачении.
– Понятно, – сказал Панин. – Ладно, давай пока что спать. Что-то я утомился.
– Да и я тоже… – начал было Свиридов, но в этот момент в двери лязгнул ключ, и она медленно отворилась, противно при этом скрежеща ржавыми петлями.
Вошел лейтенант Бондарук с ручным фонарем.
– А, ватерклозет пришел, – весело приветствовал его Свиридов. – Чего тебе тут надо?
Бондарук угрюмо посмотрел на него и открыл было рот, чтобы заговорить, но Свиридов перебил его:
43 
