– Всего хорошего, – сказал он на прощание. – Заходите, когда будет результат.
Дверь закрылась за ним, и особняк немедленно обрел прежний отстраненный мемориальный вид, далекий от суеты и мелких страстей. Я покачал головой и ушел.
Погода опять портилась – косматые тучи расползались по всему небу, окрашивая его в мрачные и грязные цвета. Внезапные порывы ветра безжалостно хлестали по лицу. Листопад делался все стремительнее и неудержимее. Осень наступала по всему фронту.
Выйдя на бульвар, я неожиданно увидел знакомую фигуру. Лохматая голова, черное пальто и алый шарф – это был тот самый заносчивый художник! Он стоял на том же месте, где мы увидели его в первый раз, и сосредоточенно трудился над своим этюдником, не обращая внимания на прохожих, которые обтекали его со всех сторон.
Мне стало любопытно, выполнил ли он свое обещание. Я постарался как можно незаметнее подойти к нему со спины и взглянул на холст.
Сердце мое взволнованно забилось – я испытал одновременно и волнение, и стыд за свои дурацкие рассуждения, которыми блистал прошлый раз. На маленьком квадратике холста я вдруг увидел кусочек окружающего мира – наполненный жизнью, ветром, падающей листвой. Но кроме всего этого, на холсте была она – маленькая, хрупкая фигурка в синем плаще, печально шагающая мимо холодных стен и плачущих деревьев навстречу зиме. Работа, видимо, уже заканчивалась, и с каждым мазком картина становилась все более живой.
– Просто здорово! – искренне сказал я. – Прошу прощения за те глупости, которые наговорил в прошлый раз…
Художник покосился на меня через плечо и отвернулся.
– Это вы? – сказал он недружелюбно. – А где же ваша девушка? Я предпочел бы услышать ее мнение.
– Она лежит в больнице, – ответил я. – Но ей бы наверняка понравилось.
– В больнице? И вы говорите об этом так спокойно? – удивился он. – Я еще в тот раз понял, что вы из этих… – Он замялся, подыскивая слово.
– Из врачей, – подсказал я. – Поэтому, кстати, я спокоен. Моей девушке ничего не угрожает.
– Я рад за нее, – буркнул художник.
Мы немного помолчали. Неожиданно в голову мне пришла блестящая мысль.
– Вы еще долго будете работать над этой картиной? – спросил я.
– Сегодня сворачиваюсь, – ответил он.
– Скажите, а вы… пишете их для себя или продаете?
Художник слегка усмехнулся.
– Коллекционируете картины? – с иронией спросил он.
– Ну что вы! – смиренно ответил я. – Но эту бы купил с удовольствием!
Он неопределенно хмыкнул и посмотрел в пасмурное небо.
– Пока у меня нет желания ее продавать, – важно заключил он наконец.
– Пока у меня и денег нет, – признался я. – Но если надумаете…
– Пожалуй, черкните телефончик! – смилостивился художник.
Я поспешно вытащил записную книжку и записал продиктованный им номер.
– Кого спросить?
– Валерий, – представился он.
– А я Владимир… А девушку зовут Мариной.
– Очень приятно, – опять усмехнулся художник. – Хотите сделать подарок?
– Вы угадали! – сказал я с энтузиазмом, чувствуя, что тон его несколько смягчился. – Ну, до встречи!
– Бывай! – кивнул, не оборачиваясь, художник.
Я покинул его в приподнятом настроении. Если мне удастся купить у него картину, это будет такой великолепный сюрприз для Марины! В предвкушении эффекта, который я произведу на нее в будущем, я почти начисто забыл о настоящем и поехал к Чехову, размышляя о вещах, абсолютно далеких от криминальных проблем.
Однако Юрий Николаевич быстро возвратил меня на землю. То, что есть какие-то новости, я понял по его лицу сразу, как только он открыл мне дверь. Чехов будто помолодел – он двигался бодро и пружинисто, а в глазах его горел торжествующий огонек.
– Ну, с чем тебя можно поздравить? – покровительственно сказал он. – Напал на след?
– Брось издеваться, Юрий Николаевич, – сказал я, посмеиваясь. – Лучше выкладывай, что сам разузнал! У тебя на лице все написано…
– Раз написано – читай! – распорядился Чехов. – Читай-читай! Не заставляй меня усомниться в тебе…
– Ну что? Отпечатки? – спросил я.
– Ты же говоришь – все написано! – сердито сказал Чехов. – Ну ладно, слушай! Пункт первый: отпечатки пальцев на стакане принадлежат некоему Бородину Сергею Ивановичу. Десять лет назад был осужден за участие в вооруженном ограблении. Было ему всего восемнадцать лет. Отсидел два года и вышел по амнистии. Больше ни разу нигде не засвечивался. Более того, потерял и квартиру, и прописку в Москве, по некоторым сведениям, уехал жить к родственникам в Тюмень. Однако, как видишь, неожиданно всплыл со стаканом в руке…