85 
— Ты верная, мама. Отцу подфартило, что он встретил такую женщину. А вот я уже никогда ее не встречу.
- Только ты меня сможешь понять,
- Но не хочешь.
- Я не буду тебя целовать —
- Это больно, а ты меня просишь…
Мамочка, зачем ты меня родила? Ты должна была сделать аборт, и тогда я был бы сейчас какой-нибудь уличной собачонкой. Меня бы все, кому не лень, пинали ногами, и мне было бы так от этого хорошо. А она… она бы меня пожалела, погладила по голове. И ушла. Красивая, гордая, недоступная. Марыняшечка, я так хочу, чтоб ты снова погладила меня по голове. Пожалуйста.
— Сынок, поехали домой. Тебе надо искупаться. Я посажу тебя в душистую ванну, потру спинку. Помнишь, как мы делали в детстве? Тебе очень нравилось.
— Ты и отцу так делала. Какой же он везунчик. А вот твой единственный сынуля очень невезучий тип. Ты сделала непростительную ошибку, мама, родив меня на свет.
— Алешенька, дорогой, прости меня, Бога ради. За то, что я на самом деле хотела от тебя избавиться. Я была тогда совсем молодая и глупая. Может быть, из-за того ты теперь так страдаешь. Это я во всем виновата, Алешенька.
Ирина Николаевна еще крепче прижала к груди голову сына.
— Нет, мама, ты ни в чем не виновата. Ты всегда любила меня больше всех на свете. Бабушка говорит, когда я у тебя родился, ты забыла о том, что ты молодая и красивая женщина.
— Я никогда не забывала об этом, сынок.
— Бабушка говорит, я все время болел, и ты ночами напролет сидела возле моей кровати и плакала. Ты святая, мама. Я буду любить тебя больше всех на свете. Ты — единственная женщина в моей жизни. Остальных я просто презираю. Шлюхи. Проститутки.
— Алешенька, твоя бабушка знает не все. Я не святая. Я изменяла твоему отцу. У меня был… возлюбленный.
— Не ври, мама. Все равно не поверю тебе.
— Как хочешь. — Ирина Николаевна устало тряхнула головой. — Только знай: я сказала тебе правду.
— Ты любила того человека?
— Да, — едва слышно ответила Ирина Николаевна.
— Но почему ты не бросила отца и не ушла к нему? Из-за меня, что ли?
— Он любил другую девушку. И очень страдал, что она ему изменяет. Искал утешение в моих ласках. Меня это страшно ранило.
— Все девушки изменницы. Чем красивей, тем… Мама, скажи, зачем Бог создает красивых и таких желанных женщин? Пускай бы все были отвратительными хромыми и косыми уродинами.
Алеша потянулся к бутылке с водкой на столе, но Ирина Николаевна решительно схватила его за руку.
— Тебе вполне хватит, сыночек. Ты не имеешь права распускаться. Мне почему-то кажется, что произошло обычное недоразумение. Расскажи мне, что случилось.
— Нет, мама. Это не может быть недоразумением. Если ты полюбишь кого-то, разве ты позволишь, чтоб тебя трахал другой мужчина?
— Алешенька, так нельзя говорить о женщине, тем более любимой.
— Ты позволишь, мама?
— Нет. Но, может быть, она тебе ничего не обещала? Может, ты сам все напридумывал?
— Видела бы ты ее глаза, когда тронулся поезд, а она осталась на перроне. Мне показалось, она бросится сейчас вслед за моим вагоном, я спрыгну, заключу ее в объятия и мы больше не расстанемся ни на минуту. С любимыми нельзя расставаться даже на одну минуту. Так ведь, мама?
— Какой же ты у меня не от мира сего. Интересно, в кого ты пошел? — Не знаю. Мамочка, ты знаешь, я, наверное, опять туда поеду. Пускай она прогонит меня, пускай что угодно сделает…
— Сначала давай поедем домой. Приведешь себя в порядок, выспишься, а там будет видно. — Ирина Николаевна погладила сына по спине. — Знаешь, отец согласился, чтоб у него взяли все анализы. Это ты на него повлиял. Спасибо тебе, сынок. Я не теряю надежды, что он поправится.
Ирина Николаевна вела машину не спеша и очень уверенно. Все постовые в городе отдавали ей честь — она несколько лет вела кружок фортепьяно в Доме культуры милиции. Алеша лежал на заднем сиденье, потом внезапно вскочил, схватил мать за плечо.
— Остановись возле цветочной палатки. Я должен купить ей гвоздики.
Он вернулся через пять минут с целой охапкой бело-розовых мраморных гвоздик и очень повеселевший.
— Я такой кретин. Ты даже представить не можешь, мама, какой тупоголовый кретин твой сынуля Лешик. Она же сидела с тем типом в столовой под абажуром. Если бы он был ее любовником, они бы не стали зажигать свет, а уединились бы в каком-нибудь укромном местечке и… Марыняшечка, солнышко, прости меня. — Он иступленно поцеловал гвоздики. — Мама, у меня очень помятый вид?
85 
