Затерянные в стране чужой

— Имейте в виду, — многозначительно изрек Суарец, — Господин может появиться в любую минуту.

Он произносил это каждый день, и остальные благоговейно внимали ему, поскольку таким образом он возобновлял Первый Завет в их новом положении. Только Иньига имела обыкновение огрызаться.

— У тебя есть голова, ты и следи, — говорила она. — А мне-то что! С меня теперь спросу и вовсе нет.

Место, где они обитали, было весьма необычным. Настолько, что о нем было бы неправильным сказать: «Там имелось немало странного». Правильнее: «Там имелось мало нестранного».

По правде говоря, там вообще мало что имелось. Пять едва одетых манекенов, два продавца, одна стойка, обвешанная одеждой непонятного назначения и сумками почти космических конфигураций.

Это был модный магазин. Таковым он себя позиционировал. Ультрамодный. Он помещался неподалеку от Александровского парка в нелепом стеклянном параллелограмме, который, непонятно каким образом, пристроили к старенькому, добропорядочному зданию с плоскими младенчиками-путти в невыразительных барельефиках на уровне второго этажа. Таково было единственное украшение фасада, и оно совершенно терялось для взгляда, поскольку весь первый этаж поглотил — точно гриб-паразит, присосавшийся к нижней части дома, — этот самый модный магазинчик.

Когда Иньига в первый раз увидела дом, у нее еще была голова. Младенцы-путти вызвали у нее приступ жалости. «Человеческие дети, даже толстые, имеют жалкий вид», — изрекла она. Потом голову у нее сняли, и она стала изъясняться только телепатически.

Пятерых роботов обнаружили неподалеку от зоопарка. Это случилось в начале девяностых, и таинственный человек, которому предстояло стать держателем странного модного магазинчика, сразу сообразил: эти фигуры ему весьма пригодятся. Он тащил тогда что ни попадя и все складывал в сарае на даче. Затем беспорядочный хлам и ряд внешне бессвязных телефонных разговоров быстро и ладно оформились во вполне солидный бизнес.

Бизнес был прикрыт этим самым магазинчиком, который и сделался предметом удивления старожилов квартала на долгие годы.

Во-первых, никто не видел, чтобы в этот магазинчик кто-либо входил. Во-вторых, тем более никто не видел, чтобы кто-то носил вещь, купленную в этом магазинчике. В-третьих, для любителей заглядывать в витрины всегда существовала возможность перепугаться до смерти, приняв продавца за манекен, а манекен — за продавца.

Одно время это происходило особенно часто. Манекенам придавали странные, вывернутые позы, заставляли изгибаться так, чтобы выпирали кости таза, отворачивали руки столь зверски, что, казалось, безжизненная фигура должна была закричать от боли. Это было модно. Сами продавцы принимали похожие позы и тоже застывали, как галапагосские вараны на скалах. Иногда им приходила фантазия вдруг пройтись или раскрыть журнал. Если в этот момент какой-нибудь наблюдатель пялился в витрину, то он имел все шансы пережить сильные ощущения. Одну старушку вообще увезли на «скорой».

Тогда, во избежание дальнейших неприятностей, было принято гениальное решение: у большинства манекенов сняли головы. Теперь их уже трудно было перепутать с продавцами-людьми. Во всяком случае, так считалось.

Кришнаит Миша, завсегдатай расположенного поблизости кришнаитского кафе, держался противоположного мнения. «Я воспринимаю людей не визуально, — говорил он своей подруге, с завидным аппетитом поглощая дал (кришнаитский гороховый суп). — Я воспринимаю все живые существа чисто на эмоциональном и астральном уровне. Иногда даже на чисто ментальном. То есть — на уровне ощущений. Мне неважно, как человек выглядит. Человек может переодеться, сделать себе пластическую операцию, надеть маску — это все совершенно для меня неважно. При условии, что его внутреннее излучение осталось прежним, он будет неизбежно узнан. Если человек не переродился внутренне — для него бесполезно скрываться от меня».

Подруга кушала другое кришнаитское лакомство, запеканку из манной каши с корицей (невероятно вкусную, если отвлечься, конечно, от того, что это все-таки манная каша), и ужасалась. Она до глубины души понимала, что от Миши не скрыться. Это придавало ему значимости в ее глазах.

«И поэтому для меня нет никакой разницы, продавец это или манекен, есть у него голова или нет, — продолжал Миша. — Я воспринимаю их как сходные живые существа. Потому что манекены из этого магазина настолько же антропоморфны, насколько сами эти продавцы механистичны…»

  78