100 
Когда становилось совсем-совсем страшно, так, что хотелось плакать, она вызывала воспоминания о прошлом лете, когда познакомилась с Ингой. Зажмуривалась и видела словно наяву, как они вместе собирали в бухте счастливые камни. Вспоминала вкус мороженого, которым ее угощала Инга. И даже противный вкус теплого молока с медом, которым старшая подруга лечила ее от простуды. И клялась, что обязательно полюбит молоко с медом, если Инга поправится.
А потом Лиза стала приносить книжки и читать вслух. И неважно, что Инга не слышала. Девочка верила в то, что слышала, только сказать ничего не могла.
Как бы ей хотелось сделать так, чтобы эта страшная болезнь оставила Ингу! О, если бы подруга раньше научила ее, что делать! Ведь у нее, Лизы, есть способности… Только как сделать, чтобы Инга поправилась, она не знала. Вспоминала тот раз, когда действительно смогла помочь, и сейчас, как и тогда, пробовала «стянуть» недуг. Но то ли делала что-то не так, то ли так делать вообще нельзя, ничего у нее не выходило. Когда девочка открыла этот секрет Любе, что пробует «снять» с Инги болезнь, та, вместо того чтобы похвалить девочку и дать совет, вдруг всполошилась: «Не делай этого! Нельзя!» «Почему?» – не поняла Лиза. Тогда Люба объяснила, что «болезнь»-то она, может, и «стянет», но сама останется с нею. «Ты что, хочешь вот так, как она?» – строго спросила, кивнув на Ингу. Лиза опустила голову, будто провинившаяся. Но раскаяния не чувствовала, наоборот, если бы было возможно, она бы взяла «болезнь» на себя.
Солнечные пятна встречали ее каждое утро, когда девушка пробуждалась от ночных кошмаров. Они по-хозяйски «рассаживались» на полу, на стенах, на потолке. Но исчезали сразу же после того, как она открывала глаза, словно и приходили лишь для того, чтобы пожелать доброго утра. Но иногда, а в последнее время все чаще и чаще, солнечные пятнышки скользили по ее рукам во время работы, путались в растрепанных волосах, целовали глаза и щеки. Если она сама не чувствовала появление пятна, то это обязательно замечал кто-нибудь другой. К ней подходили и, попросив разрешения робким взглядом, легонько касались холодными пальцами солнечного пятна, ютившегося на коже. Эти солнечные приветы не исповедовали, не отпускали грехи, но согревали надеждой, придавали сил. И любая работа после таких солнечных явлений шла куда легче.
Ее считали тут чуть ли не святой, к ней приходили за надеждой. Но сама девушка не чувствовала за собой никаких заслуг. Почему это с ней происходит? Почему солнечный свет вдруг умилостивил ее своими короткими визитами? Она такая же преступившая, как и другие…
Но девушка щедро делилась этими крохами счастья с другими. Ей было не жалко, наоборот, становилось радостней от осознания, что есть с кем разделить это чудо. Она с удовлетворением отмечала уже не погасшие взгляды, а озаряющиеся, пусть и ненадолго, надеждой лица.
А потом стала слышать и серебристое, как колокольчик, пение. Или не пение? Звонкий голосок, чистый, наполненный любовью, что-то произносил. Слова различить было нельзя – то ли песни, то ли молитвы. И она стала жить ожиданиями, когда вновь послышится этот голосок.
Жить… Она впервые назвала свое существование так. Забытое слово, а теперь внезапно вспомнившееся.
«Девочка моя…» Все мысли стали короткими и ограничивались лишь этой фразой из двух слов. Девочка ее, любимая, как дочь. Люба осторожно гребнем расчесывала темные волосы Инги и рассказывала все новости. И было что рассказать – об Алисе, Викторе. Для Алисы эта история с пленом стала большим потрясением. Бедная девушка пережила двойной шок, когда узнала, что похитителем, которого она к тому же едва не зарезала, был ее кумир.
Виктора нашли в том подвале, в котором он держал девушку. Успели вовремя, потому что рана, нанесенная ему, оказалась опасной, и все могло бы закончиться куда хуже… для самого писателя и для девушки. Но вроде бы эта история обещает закончиться благополучно: Алиса, добрая душа, не держит на Виктора зла и даже с мужем навестила его один раз в больнице.
Люба тоже приходила к нему, и он спрашивал об Инге. А у нее не нашлось духу рассказать правду, поэтому сказала, что Инга уехала в путешествие с женихом. Так ведь оно и есть? «Правда, девочка моя?..» – пальцы ласково перебирали темные волосы, и женщине думалось: может быть, в одной из прошлых жизней Инга была ее дочерью. Об этом она тоже рассказывала. Но девушка молчала. А это, как известно, знак согласия.
100 
