7 
Уснуть она не смогла и всю ночь проплакала от страха и от жалости к Стасу и к самой себе, брошенной одной в этой страшной глуши. И едва забрезжил серый, словно покрытый толстым слоем пыли рассвет, торопливо собралась и почти бегом кинулась на вокзал.
В Москву Ника прибыла лишь к вечеру. Шагнув на грязный, но после всех приключений показавшийся самым родным и прекрасным на свете асфальт столичного автовокзала, она достала мобильный и набрала номер подруги.
– Оль, ты дома? Я к тебе приеду. Скоро. Можно?
Ольга ожидаемо ответила, что да, конечно, и, встревоженная ее расстроенным голосом, поинтересовалась, что случилось.
– Потом расскажу. – Ника не стала вдаваться в подробности по телефону, спрятала мобильник в сумку и направилась в сторону метро.
Дома у Ольги было как всегда тепло и уютно. И сама хозяйка, румяная и аппетитная, как свежеиспеченная булочка, хлопотала на кухне, легко, словно играючи, замешивая тесто для пирожков. Ника с долей зависти наблюдала за ловкими движениями Олиных рук, с сожалением признавая, что она, Ника, совершенно не приспособлена к ведению хозяйства. Печь она так и не научилась, как ни пробовала.
– Скоро будут готовы, – Ольга поставила противень с пирогами в духовку и достала из холодильника пакет с молоком. – Потерпишь?
Ника хотела возразить, что она не голодная и пришла сюда не ради пирожков, но вместо этого молча кивнула. Подруга задержала на ней сочувственный взгляд, но не стала задавать вопросов. Все вопросы были уже заданы.
– Может, тебе пока чаю налить?
Ника покачала головой. Она уже выпила две чашки, когда, захлебываясь словами и слезами, глотая окончания фраз, сбивчиво рассказывала подруге о своих злоключениях.
– Оставайся у нас, – уже в третий раз за вечер предложила Ольга. – Володя на дежурстве, Дарья спит. Куда ты ночью поедешь? И что будешь делать дома одна? Предаваться грустным мыслям и страхам?
Ника вместо ответа благодарно улыбнулась. В доме близкой подруги ее всегда встречали как родную. Так было и раньше, когда девушки были еще школьницами, так было и сейчас, когда подружка вышла замуж и переехала к мужу. Видимо, все дело было в особом уюте домашней обстановки, который вначале создавала Олина мама, а теперь – сама Ольга.
– Володя твой придет с дежурства уставший, а тут я – нежданная гостья… – привела слабый довод Ника, уже зная, что ей на это ответят.
– Когда это Вовка считал тебя «нежданной гостьей»? Наоборот, когда ты не приходишь, спрашивает, что случилось и где ты!
Ника лишь улыбнулась. Между ней и мужем подруги сложились особые, «шефско-отеческие», как их называла Ольга, отношения.
– И все по-прежнему мечтает меня откормить? – спросила Ника. Это была давняя шутка, превратившаяся в традицию. Владимир частенько беззлобно подшучивал над ее мальчишеской худобой и, поглаживая себя по наметившемуся с возрастом (он был старше девушек на одиннадцать лет) животу, приглашал подругу жены приходить в гости чаще – откармливаться на пирогах. В ответ Ника парировала, что пироги она, конечно, с удовольствием съест, но вот беда – не в коня корм. И что лучше она накопит денег и однажды обратится в Володину клинику, где тот работал пластическим хирургом, «нарастить телеса» искусственным путем.
– Ты скажи своему мужу, что, пока он не оставит эту бесполезную идею – закормить меня до ожирения, которое мне не грозит, – я буду приходить к вам не часто. Кстати, в следующем номере выйдет моя статья о пластической хирургии, в которую я включила интервью с Володей. Передашь ему?
– Передам, – улыбнулась Оля, но, услышав из комнаты хныканье трехлетней дочери, нахмурилась. – Дарья проснулась. Ник, последи за пирогами. Если я минут через пятнадцать не вернусь, выключи духовку, ладно?
Ника кивнула, а когда подруга вышла с кухни, прислонилась затылком к стене и прикрыла глаза. Ей не хотелось думать о Стасе, но мысли, дождавшиеся ее одиночества, накинулись сейчас, будто волки на раненую и измотанную жертву. И девушка, безропотно отдавшись им на растерзание, словно перенеслась из знакомой, пахнущей выпечкой кухни в другое помещение – чужое, стылое, страшное произошедшим в нем несчастьем. Почему Стас умер? Он не должен был умирать. Он не должен был лежать там, в этом брошенном доме на промерзлом полу, нелепо раскинув руки и запрокинув искаженное ужасом лицо к подгнившему потолку. Отчего он умер? Этого не смогли сказать ни местный фельдшер, приглашенный засвидетельствовать факт смерти, ни единственный на три деревни милиционер. На теле Стаса не было никаких повреждений. Он будто умер… от страха. Что он мог увидеть такое, что напугало его до смерти – в буквальном смысле слова?
7 
