очень нудно 
33 
– Я тебя ненавижу!
Фраза прозвучала слишком пафосно, кинематографично, но в тот момент я его действительно ненавидела за унижение, которое испытала.
– Вот поедим, тогда и продолжай ненавидеть, – миролюбиво предложил он.
– Обойдусь без твоей дурацкой картошки! – выкрикнула я и небрежно взмахнула рукой в сторону плиты, но при этом задела сковороду.
Тим машинально попытался ее удержать... Сковорода полетела на пол, а кипящее масло щедро выплеснулось ему на руку.
– Ч-черт! – громко выругался он.
Звук удара привел меня, на мгновение впавшую от испуга в прострацию, в чувство.
– Быстро руку под холодную воду! – крикнула я Тиму и метнулась к себе за аптечкой.
К сожалению, ничего подходящего, что могло бы помочь при ожоге, не обнаружилось. Я схватила кошелек со всей имеющейся наличностью и ринулась обратно на кухню.
– Поехали в травмпункт!
– Сашка, все нормально, сейчас пройдет, – улыбнулся Тим, но улыбка у него вышла вымученная и нисколько меня не успокоила.
А глянув на его пострадавшую руку, которую он послушно держал под струей холодной воды, я встревожилась еще больше.
– Едем, – решительно заявила я. – Поймаю такси. И без возражений.
– Сама-то не обожглась?
– Нет.
– Слава богу, – с видимым облегчением вздохнул он.
Мне довольно быстро удалось остановить машину, и приветливый водитель за умеренную плату согласился добросить нас до ближайшего травмпункта.
Ожог у Тима оказался сильным. К тому времени, когда мы наконец попали к врачу, обожженная кожа на тыльной стороне ладони и чуть выше запястья вздулась пузырями.
Тим мужественно терпел боль и даже пытался шутить, чтобы я немного успокоилась, но был при этом так бледен, что никакие шутки и уговоры не могли приободрить меня. И чем больше он пытался уверить меня в том, что не сердится, тем сильнее я чувствовала себя виноватой в случившемся.
Наконец Тима пригласили пройти в кабинет. Пробыл он у доктора довольно долго, и я в ожидании мерила гулкий коридор нервными шагами.
– Девушка, да не волнуйтесь вы так! Все будет хорошо с вашим молодым человеком, – пожалела меня какая-то женщина из очереди.
Я молча кивнула и, решив, что мое мельтешение раздражает других посетителей, отошла к окну.
Не знаю, сколько я простояла, рассматривая через грязное стекло березовую ветку, по которой беззаботно скакал воробей. Вспоминать о случае на кухне было безумно стыдно. Стыдно и за то, что по моей вине пострадал Тим, стыдно и за мои глупые выходки, за пафосные, пустозвонные слова, которые я в запальчивости, чувствуя себя загнанной в угол, наговорила сегодня.
– Саш, пойдем?
Я торопливо оглянулась. Тим, по-прежнему бледный, стоял за моей спиной, прижимая к груди перебинтованную правую руку и бережно поддерживая ее левой. Но при этом улыбался мне так доброжелательно и светло, что я не выдержала и расплакалась.
– Сашка, ну хватит, ну, глупая, не конец света, – пробормотал он растерянно, несмело обнимая меня здоровой рукой. А я ничего не смогла ему сказать, лишь отрицательно потрясла головой и разревелась еще больше.
– Саш, я не сержусь на тебя, ну что ты? Дурашка, в самом деле... Не плачь. Сашка-промокашка.
Он осторожно коснулся моих волос, но, словно опомнившись, отдернул руку и похлопал меня по плечу.
– Успокойся. Нам надо еще в аптеку зайти: врач обезболивающее выписал.
– Зайдем, – кивнула я, вытирая слезы.
В общежитие вернулись мы не на такси, а на автобусе: травмпункт оказался всего в двух остановках от института. Всю короткую дорогу мы промолчали, обменялись лишь какими-то незначительными репликами. А когда поднялись на наш этаж, Тим сказал, что рука у него почти не болит, но после анальгетиков ему хочется спать.
– Да, понимаю. Тебе действительно надо отдохнуть, – рассеянно отозвалась я.
– Час, не больше, – добавил он, будто извиняясь передо мной. – У нас вечером с ребятами репетиция перед завтрашним концертом.
– Куда тебе на репетицию! – возмутилась я. – Спи! Отдыхай!
– Еще успею отоспаться – на том свете, – отшутился Тим. И, неожиданно взяв меня пальцами за подбородок, приподнял мое лицо и серьезно сказал: – Не вздумай плакать.
33 
