112 
В понедельник с утра Ас был чёрен и мрачен, как гробовщик. На меня он не смотрел, даже не поздоровался. И не пытался говорить мысленно. Я вздохнула — ну, может, дошло.
Тишина продержалась до пятого урока — государственности, когда он снова попробовал заговорить ментально:
«Тим! Поговори со мной!»
Я промолчала. Не могу. Может быть, когда-нибудь, когда привыкну к этой боли, мы снова станем болтать, как, например, я болтаю с Кираном. Но пока — не могу, открою рот — и разревусь.
Ас задумался. Потом выдрал из тетрадки лист и что-то накарябал. И подсунул мне под локоть. Я невольно скосила глаз.
«Что происходит?»
Почерк был не похож на то, как обычно писал Ас, — вместо безупречной вязи буквы прыгали, кривились…
Промолчала.
Ас, снова подтянув к себе лист, дописал что-то ещё. И ткнул ко мне.
«Ты меня бросаешь?»
Я? Я бросаю?! Ну ладно, пусть будет так!
Подвинув к себе листок, написала две буквы и поставила точку. Не рассчитала сил — грифель карандаша сломался.
Ас ошарашенно уставился на моё «да», замер… Сидел неподвижно долго, почти до конца урока. Потом нацарапал большими буквами «ПОЧЕМУ?!», почти тут же перечеркнул и заменил на написанное печатными буквами «понятно» с жирной точкой в конце. Кажется, его карандаш тоже сломался.
На последнем уроке — биологии — Ас молчал.
Я тоже.
В ночь с понедельника на вторник меня разбудил Мрак, который ворон. Точнее, Шон в вороньем обличье. Оказывается, я опять рыдала во сне и случайно притронулась к амулету. И разбудила Шона.
— Кузнечик! Что за фигня с тобой творится?
— Прости. Лети спать. Я сейчас сниму его с шеи…
— Кончай разводить сырость и объясни толком, что стряслось?
Не могу! Не могу говорить об этом! Больно!
— Ну и ну! Ты уверена? — Шон, превратившийся в парня, вытаращил на меня глаза.
Я, хлюпая носом, закивала. Надо б полог тишины поставить, а то Бри разбужу…
— Все спят, не дёргайся. И проспят до утра. Ну-ка, прокрути в голове ещё раз, что ты видела? — Шон уставился мне в глаза. Потом повесил нос: — Ясно… не ждал я такого. Ты как?
— Ничего. Шон, раз ты тут и не спишь, поучи меня какой-нибудь магии?
— Кузнечик, кузнечик… какая тебе сейчас магия… Иди ко мне под мышку, посидим, подумаем, может, всё не так страшно? Я был уверен, что у него — любовь-судьба.
Грустно хмыкнула. Скорее, любовь-не-судьба. Так почему-то бывает чаще…
Шмыгая носом, заползла под рукав Шона. Он есть, Бри есть, Тин есть… ну и чего ещё мне надо?
Несколько минут мы сидели молча. Потом Шон мотнул головой:
— Не понимаю…
— А что тут понимать? Брианн лучше, — отозвалась я.
— Для кого как, — покосился на меня Шон. — Что делать собираешься?
Пожала плечами. А что тут сделаешь? Буду ходить под ручку с Мариантой, устроим клуб «где ноги, где копыта — заброшена, забыта». Знала ведь, что это — не для меня. Нет, понесло козу безмозглую в полёт! Вот и шлёпнулась в лужу!
Шон снова замотал головой:
— Кузнечик, ты меня с ума сведёшь. Пошли-ка на Луну, поговорим там.
Ага. Прям сейчас, в ночной рубахе и полечу. А что? Можно будет в привидения поиграть. У него — чёрный балахон, у меня — хламида в мелкий цветочек.
— Меня как-то приняли на кладбище за духа почившего намедни священника. Я, помню, сильно обиделся — тот был горбатым дедком с бородавками и несносным нравом, — усмехнулся Шон.
Я невольно засмеялась тоже.
— Ну, кончай сидеть и ныть, как больной зуб-переросток! — Шон дёрнул меня за руку, втягивая в открывшийся под потолком портал.
Ага, да тут не зуб, а целый бивень. Интересно, а бывает, что у мамонтов бивни болят? Или это как рога? А у баранов рога болят?
Шон хихикнул.
Мы устроились на знакомом чёрном диване. Я уставилась на Шона. Тот задумчиво почесал нос. Потом мотнул вихрастой головой:
— Посиди-ка тут, я кое-что проверю. Не складывается…
И пропал.
Я, закинув руки за голову, уставилась на звёзды над головой. Приятно как… этакая лунная лёгкость в теле, чувствуешь себя невесомой и летучей. Наверное, это самое лучшее лекарство от любых неурядиц — ощутить себя по-новому и оценить свой истинный размер и величину своих проблем в масштабе вселенной…
Кто я? Крупинка, песчинка, пылинка, капелька…
Мелочь пузатая.
Не знаю, сколько я таращилась на звёзды, потому что в конце концов задремала…
112 
