Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
219 
Сандра пожала плечами:
– Бывают люди, которые с рождения знакомы со смертью. А бывают такие, что нет. А в нашем деле только это и важно. Да не спадай ты так с лица, на свете существует еще целая куча других дел, в которых это неважно абсолютно.
– Между прочим, – задумчиво отметил Джонсон, – то, что Яне нельзя к нам матросом, – это хорошая новость, тебе не кажется?
Я улыбнулся. А ведь действительно! И ночь такая подходящая…
– Не зевай, – посоветовал он, – девчонка славная, а к этим штукам ты привыкнешь. Я вот привык.
Я чуть было не ляпнул: «Немудрено привыкнуть за двести лет», но сдержался. Бессмертие Джонсона все еще оставалось нашей с Сандрой гипотезой, и мы старались лишний раз этим друга не дразнить.
– Ты ведь не подготовился, – участливо сказал Джонсон. – Вот тебе адрес, представишься Джонсоном, я снял номер на всякий случай, знал же, что пригодится. Иди – и больше греши!
Я вылетел с борта как на крыльях. В целом-то все сложилось удачно. Подумаешь, нет матроса… Зато есть девушка!
На полпути к бразильскому борту я увидел закутанную в оранжевый шарф фигурку в белом берете.
Мы встретились, сцепили пальцы и ткнулись лбом в лоб, как в нашу первую встречу. И в тот же момент с пасмурного неба посыпался пушистый и медленный, первый в этом году снег.
– У меня такое ощущение, что наступила зима. Не пойти ли нам туда, где есть камин, горячее вино и клетчатый плед?
– О да! – воскликнула Ясичка прочувствованно.
Я шел, сжимая маленькую крепкую ладошку, вверх, к отелю святого Джонсона, и непрерывно благодарил сегодняшнего именинника за то, что все у этой девочки было до сих пор хорошо.
Оксана Санжарова
Пазл
– Ты только посмотри, какие элегантные мощи! – Агни толкнула Томаса в бок.
Пожилая… да нет, без преувеличения старая дама, в нерешительности замершая перед трапом, была облачена в отличные джинсы и болотного оттенка вязаный жакет с рыжими замшевыми заплатами на локтях. Сдвинутая чуть набок клетчатая кепка в сочетании с резким горбоносым лицом вызывала смутные литературные ассоциации. С Шерлоком Холмсом, к примеру. Помедлив секунду, гостья положила сухую руку на резные перила и неожиданно легко поднялась на палубу.
– Добрый вечер, молодые люди!
– Добрый вечер, – нестройным дуэтом ответила парочка.
– Не могли бы вы сказать, где у вас занимаются наймом волонтеров?
– Я вас проведу, сударыня, – с готовностью отозвался Томас.
До возвращения Томаса Агни успела выкурить две сигареты. «Мощи» царственно проплыли мимо, уже возле самого трапа оглянулись и рассеянно обронили:
– До свидания, молодые люди. Возможно, до скорого.
Агни выщелкнула из пачки очередную сигарету:
– Делись инфой, юнга. Подслушивать ты не умеешь, но зато у тебя вид, вызывающий доверие у старых дам. Что рассказала? Приходила просить за внучка? Или против? Чтобы отговорили и не брали в страшное-страшное плавание?
– Она сама хочет в страшное-страшное плавание.
– Шутишь. Она что, вдова Тура Хейердала? Ей же лет сто?
– Скорее, невеста Умберто Эко. И ей всего семьдесят три. К тому же со здоровьем у старушки отлично – смотри, как шустро спустилась. Артрита нет, с осанкой все в порядке.
– А зачем ей наш корабль? Свежий воздух и романтика? Или она пишет трактат о выживании в открытом море?
– Она сказала, что всю жизнь пыталась управлять своим миром: не завела ни мужа, ни детей, ни друзей, чтобы как можно меньше зависеть от чужой воли. И теперь чувствует себя в проигрыше. Ей хочется найти место, где за нее все будут решать другие. Она считает, что парусник – хороший способ вверить себя воле судьбы.
– А что с этого имеем мы?
– Мы с этого имеем отличного переводчика. Латынь классическая и церковная, древнегреческий, древнееврейский – всего восемь мертвых и полумертвых языков. А у нас, между прочим, в планах Александрия.
– Спорим, она не вернется?
– Ага. Спорим. На вторую часть «Поэтики» Аристотеля в ее переводе.
– И что я с ней буду делать? Кстати, ты говоришь – ни мужа, ни детей… Интересно, кто у нее умер? Хотя в таком возрасте в анамнезе должна быть четверть кладбища.
– Кот. У нее умер кот.
* * *
– Мас, я пришла, – говорит она пустоте за дверью.
Пустота молчит.
Она идет в кабинет, привычно цепляясь взглядом: дверной косяк, на котором за последние шестьдесят три дня не добавилось ни одной царапины, серое кресло в неистребимых светлых шерстинках, обмотанный толстой веревкой столбик с наблюдательной площадкой и оранжевой, порядком потрепанной мышью на шнуре. Приоткрытое окно – чуть-чуть, всего сантиметров на пять. На журнальном столике – недособранный пазл. Больше можно не убирать. Никто не раскидает так, что ищи потом – где снег, где хлев, где пила Иосифа-плотника. На кухне – две плошки. Черная – для воды, красная, в рыбьих скелетиках, – для корма. Корм наконец-то вытряхнула на прошлой неделе Маргарет. Милая Маргарет, добрая Маргарет, заботливая, черт побери, Маргарет.
219 
