13 
— А мама мне в детстве делала горчичники… — внезапно вспомнил он.
— Перцовый пластырь, — твердо сказала я. — На грудь.
Чиф дотянулся до тумбочки, покрутил в пальцах коричневый квадрат.
— Это? А как?
О, господи! Я села на кровать и отобрала у него пластырь.
— Майку снимите.
Волос на груди у него было немного — не люблю сильно волосатых мужчин… причем тут твои предпочтения? Думаю, что действовала доста-точно ловко. Пригладила кончики пластыря — мышцы на его груди напряг-лись. Интересно, он от природы такой или качается? Тьфу ты! Я поспеш-но поднялась. Он сел, трогая пластырь. Вздохнул:
— И надолго это удовольствие?
— На несколько дней. Вы все запомнили?
Он кивнул.
— Я пошла.
— Уже?
Я притормозила у двери. Чиф сидел на кровати и печально смотрел на меня. Глаза его были совсем больными.
— Да. Поздно уже.
— А вдруг мне станет хуже?
— Температура может подняться, — согласилась я. — Голова болит?
— Раскалывается. И холодно, — он собрал вокруг себя одеяло и натя-нул на плечи.
— На голову можно компресс — полотенце намочить в холодной воде… — я замолчала. — А, может, позвоните кому-нибудь?
— Кому?
— Маме, например?
— Ну да, тащить ее сюда через весь город…
— Лене, — предложила я.
Он так скривился, что я еле сдержала смех.
— А, может, вы останетесь? — осторожно предложил Андрей Юрьевич.
Я онемела. Он поглядел на меня и заторопился:
— Комнат у меня много. Я, как сами понимаете, для вас никакой опас-ности не представляю… В таком состоянии.
Как будто в здоровом виде он на меня прямо-таки кидается! Кто тут кому еще опасен… Я перебирала в уме содержимое своей сумки. Косме-тика, крем есть, зубную пасту и полотенце он мне выделит. Может, майку какую еще вместо ночнушки…
Стоп.
Стоп, стоп, стоп! Даже самоотверженность преданного секретаря должна иметь свои пределы.
— Нет, Андрей Юрьевич, — сказала я, глядя поверх его головы в окно. — Мне надо домой.
Надеюсь, не слишком извиняющимся тоном. Он помолчал.
— Вызову вам такси.
— Да не надо…
Чиф поднялся, скинул одеяло, прошел мимо. Позвонил.
Сказал, не глядя на меня:
— Извините за нескромное предложение.
В приступе раскаянья я чуть не бросилась к нему на грудь со встреч-ными извинениями — еле сдержалась.
Снова прошел мимо, надевая свитер прямо на голое тело.
— А вы куда?
— Посажу вас. Мало ли кто приедет.
Приехавшая не слишком покоцанная 'тойота', похоже, удовлетвори-ла его изысканный вкус. Он переговорил с шофером и открыл передо мной дверцу.
— Спокойной ночи.
— Выздоравливайте, — пробормотала я.
Доехали мы с ветерком. Впрочем, я не замечала дороги, занимаясь непосильной борьбой с угрызениями совести. Ничего, все люди болеют, еще и тяжелее. Выживет. Завозилась, разыскивая кошелек.
— Я, конечно, не против, — сказал, улыбаясь, таксист. — Только ваш приятель уже заплатил.
Правильно, возмещение морального ущерба. Видеть так близко сим-патичного полуголого мужчину — большое испытание для моих истрепан-ных нервов…
Я рассеянно накормила вопящего Марса, давя в себе думы о боль-ном чифе: пусть, в конце концов, кликнет свою Леночку! Правда, трудно представить ее меняющей компрессы на его воспаленной голове, но вдруг мы все ошибаемся, и под стервозной внешностью скрывается чут-кая, заботливая, любящая душа.
Где-то очень, очень глубоко.
Я поглядела в зеркало: а у меня и внешности уже никакой, одна душа и осталась. В общем-то, я, конечно, еще ничего, — если смотреть на меня в приглушенном свете…
А еще лучше — в полной темноте.
Телефон зазвонил, когда я уже практически засыпала. Ошибаются ко мне через раз, особенно часто почему-то ночью, поэтому вставать я не торопилась. Телефон все не умолкал. Пришлось дошлепать до него, поджимая пальцы на холодном полу, и печально проалекать.
Вздох. Потом — сиплый голос:
— Неужели нельзя было позвонить, чтобы я не волновался?
— А? — обалдела я.
— Евгения Александровна? — проконтролировал тот же голос.
— Я…
— Вы нормально доехали?
— Да.
— Почему не позвонили?
13 
