очень нудно 
102 
Примерно такой же и путь начинающего шныра. Чем человек меньше себя жалеет, тем быстрее проходит его.
Была оттепель. Ветер свистал в проводах. Небо играло птицами. Исхудавший календарь готовился расстаться с последним листком. С крыши свисала рекордных размеров сосулька. На что уж Кузепыч зануда, но тут и он распорядился не трогать: интересно, насколько она вырастет и коснется ли земли. Уже сейчас сосульку можно было лизнуть, не особенно задирая голову.
По жилому корпусу шаталась девица Штопочка, задирала средних шныров и грозила уйти в ведьмари. Тоскующая душа билась в плотном теле, как медный язык внутри колокола. Штопочке и в ШНыре было тесно, и среди ведьмарей стало бы тесно. Она и там разнесла бы себя вдребезги и, ощущая это, мучительно искала себе какой-то укорот или ограничение.
– Иди-иди! Не толпись тут! – говорили Штопочке, ибо Штопочка имела талант толпиться и в единственном числе.
Штопочка вздыхала, выходила на улицу, шла к забору и, забравшись на него с ногами, грозила кнутовищем проносящимся на гиелах берсеркам:
– Эй вы! Оглохли? За пивом слетайте!
Ул стоял во дворе и из двухзарядного шнеппера целился в шишку на елке. Рядом Яра гладила кору яблони, осязала ее пальцами и одновременно целовала набухшие, так не вовремя изготовившиеся к весне почки.
Тренькнула тетива. Задетая шишка покачнулась, но осталась висеть. Ул выстрелил из другого ствола. Шишка опять выжила. Ул азартно запыхтел и, вложив стальной шарик, стал перезаряжаться. Яре был неприятен резкий звук тетивы. Он точно наждаком по барабанным перепонкам проводил.
– Может, прекратишь? Может, хватит? – спросила она раздраженно.
– Что прекращу?
– Вот это вот!
Ул приподнял одну бровь и опустил шнеппер.
– Я же не прошу тебя прекратить целовать почки. Вдруг и мне это не нравится? – буркнул он, не подумав.
Яра вспыхнула. Она посмотрела на Ула, и он показался ей самодовольным, отвратительным солдафоном. Змейка, извиваясь в крови, подтвердила, что так и есть.
– Тогда, может быть… – сердито начала Яра, замолчала и отвернулась.
Улу порой не хватало гибкости. Вот и теперь он задал самый глупый вопрос из всех, которые можно задать девушке:
– Чего ты злишься?
Этим он, во-первых, подсказал Яре, что она злится, а во-вторых, что, следовательно, у нее есть для этого повод.
– Ничего, – буркнула Яра.
Ул некоторое время подумал и, озабоченно насвистывая в стволы шнеппера, точно играя на дудочке, задал второй самый глупый из возможных вопросов:
– Ты меня любишь?
– Нет! – гневно выпалила Яра.
– Почему?
– Потому что ты об этом слишком часто спрашиваешь!
Ул снова задумался. Последний раз он спрашивал об этом месяца два назад… И уж, во всяком случае, гораздо реже, чем это делала сама Яра. Однако упоминать об этом Ул не стал. У девушек своя арифметика. Такая алгебра, что никакой химии не нужно – сплошная биология.
Неизвестно, как далеко зашла бы их ссора, но тут хлопнула дверь. На крыльце, ведущем в кухню, возникла Суповна с большой лоханью. Постояла, подышала морозцем и с чувством выплеснула в сугроб грязную воду.
Постучав кулаком по днищу лохани, Суповна хотела возвращаться, но заметила Ула и Яру.
– А-а, людоеды! Утро доброе, людоеды!
– Почему людоеды? – испугалась Яра.
– Ты котлеты на завтрак ела? А я, когда их вертела, руку порезала. Не выбрасывать же фарш! – Суповна махнула забинтованной ладонью. – Ярослава, ты сейчас не в пегасню?
– Нет, – Яра едва удержалась от горького уточнения: «А к кому мне в пегасню?»
– Ну и отлично! – одобрила Суповна. – Тогда руки в ноги и за мной! Кузепыч мешок рыбы привез! Чтоб у него руки отсохли! То не допросишься, а то нате вам, жрите! Надо перечистить, а я нож едва держу!
Яра послушно последовала за Суповной. Ул перезарядил шнеппер, прицелился в шишку, но неожиданно для себя перевел стволы и дважды выстрелил в солнце. Ему хотелось на ком-то сорваться, а солнце – большое, доброе, круглое – подходило для этого во всех отношениях.
– А если попадешь, что будем делать? Фонариком светить? – поинтересовался кто-то.
Ул обернулся. К нему подходил Афанасий, возвращавшийся после нырка.
102 
