148 
Нищета разрушала тела и души. Лишь врожденная интеллигентность держалась, как маяк культуры посреди полярной ночи. Огромное племя Потрошиловых отличалось начитанностью и эрудицией. Спасибо папе. Оборотной стороной высокого уровня интеллекта и была бедность. Спасибо ему же. Очевидно, колхоз-миллионер с тридцатью главными агрономами все же — утопия.
Итак, Потрошиловы пили. От большого ума и от нищеты. От меланхолии и от безысходности. Как говорится, во многих знаниях — многие печали. Или, перефразируя религиозный постулат, больше знаешь — больше пьешь. Спасибо папе. В отличие от соседних племен, алкоголя в Белых Оленей влезало изрядно. И опять ему спасибо.
В этот Праздник наступил апогей. Апогеистей не придумаешь. Гостей было много. Естественно, и выпили интеллигентные якуты пропорционально. Поздним вечером стойбище Белого Оленя перестало существовать как социум. Коллективный разум уснул. Единичные элементы еще шатались между домов поселка без цели и смысла, мутно рассуждая о физиологии и дословно цитируя Хайяма. Омара Хайяма. Но основная масса выпала в мутный осадок по месту отключки.
Два потомственных оленевода — Прометей и Герострат Потрошиловы — держались до последнего. Гены требовали еще по сто капель огненной воды. Папа больше не наливал. В роковом несовпадении желаний и возможностей крылась трагедия. Средство от ее лечения находилось в старых рассохшихся нартах на окраине стойбища. Предания гласили, что папу Потрошилова нашли именно под ними. Обычно святыню вне праздников никто не беспокоил. Поэтому заначка должна была сохраниться в неприкосновенности. Неугомонные братья добрались до окраины, размашисто качаясь,
Ничто не предвещало беды. Наступала полночь — час смерти прошлого дня. Луна навевала пугающие мистические страхи и желание выпить. Вдали жалобно плакали полярные волки. Духи предков покинули могилы и что-то невнятно шептали во мраке, предрекая грядущее. По всем приметам надвигался глобальный кирдык отжившей эпохе.
Электронные часы с оторванным ремешком пронзительно пискнули в кармане Прометея Степановича. Грянул новый день — понедельник, тринадцатое сентября. Пришла новая эра.
Ее встречали делегаты местной интеллигенции. В лице двух якутов, пьяных в хлам. Твердо стоять на своей земле они не могли. Поэтому мелко мигрировали в рамках узкой дорожки, держась за руки, чтобы де упасть.
Их обнаженные тонкие души синхронно метались в тесноте стойбища. Они чувствовали сбой реальности. Привычный мир рушился в пропасть уходящей недели. И причина была рядом. Потрошиловы ощущали это генетически закоренелыми инстинктами предков.
— Во, бля! — традиционно сказал Герострат, увидев нарты. — Посвети.
Спичек ему в руки не давали с детства. На всякий случай.
— Да, бля! — продолжил ритуальную фразу Прометей, чиркая одной из своих лучших зажигалок.
Слова, за давностью лет, утратили смысл. Но их было принято произносить в знак уважения к прошлому, приближаясь к священному месту.
Нарты давно рассохлись. На них никто не ездил. Они стояли на месте долгие годы. Может, культовое средство передвижения и пустили бы на дрова, но это был памятник. Здесь в незапамятные времена нашли папу.
В неверном свете настоящего «Зиппо», сделанного в Хандыге, тускло блеснула алюминиевая мемориальная доска, прибитая к правому полозу. На ней был нарисован Степан Степанович Потрошилов. Правда, не весь. Только самая выдающаяся деталь папиного организма. В натуральную величину. Надпись под рисунком могла служить образцом лаконизма и точности.
Братья, подавив благоговение, устремились к спрятанной бутылке. Ночь сгустилась, предвещая приближение чего-то неведомого. Глухо ухнула полярная сова. Холодок прошелся по спинам, отгоняя хмель. Между Потрошиловыми и заначкой внезапно возникла преграда.
Они споткнулись одновременно, И застыли, объятые недоумением. Под фамильно-кривоватыми ногами обнаружилась куча непонятного происхождения. От нее нестерпимо воняло бензином.
— Артефакт? — дрожащим шепотом поинтересовался Прометей.
— Конгломерат! — ответил Герострат, ткнув плотную кучу носкому унта.
Неожиданное препятствие на пути к заветной дозе повергло их в тягостные размышления о перекрестках бытия. Катастрофически хотелось выпить. Однако игнорировать предостережения неумолимого рока было опрометчиво.
— Предлагаю исследовать феномен детально, — решительно икая, шепнул Герострат.
148 
