очень нудно 
57 
— Надо спасать! — скомандовал Кнабаух.
— А надо? — спросил Чегевара, — Может, ты и нас там притопишь?!
Коля-Коля в диспуте участия не принял. Он перестал имитировать бой с тенью и без слов нырнул за Галей.
И осталось их только трое.
— Вот это да-а! — присвистнул Чегевара.
— Идиот! — констатировал Мозг.
— А я думаю, он герой! — патетически возразил Рыжов. Про себя. Так, чтобы его, упаси Бог, не услышали.
— Вечная память! — подвел итог Мозг, разворачиваясь.
Боксер вынырнул, шумно отплевываясь. В руках у него болталась спасенная шатенка, бывшая блондинка. Очутившись на поверхности, Галя выдохнула и поискала глазами своего спасителя. Герой стоял, робко сплевывая содержимое колодца. Булкина крепко прижалась к нему горячим упругим телом и спросила:
— Как вас зовут, мужчина?
Ответ можно было предсказать заранее. Спаситель утопающих в дерьме дам скромно прошептал:
— Коля-Коля.
Их губы встретились во мраке. Вечная как мир история началась вновь. Внезапно вспыхнувшая страсть была ярче солнца. Она осветила темные канализационные шахты и сердца тех, кто не верит в любовь… После поцелуя они дружно сплюнули.
* * *
На третий день пути терпение и оптимизм иссякли. Беглецы потеряли надежду. Время остановилось. Словно они были обречены вечно бродить за заблудившимся Хароном по зловонной реке забвения.
Экстрасенс Рыжов чертил в темноте пассы, разбрызгивая вонючую жижу. Чегевара вяло думал, как будет резать вожака на ремни. Следом за ними брело отчаяние. Кнабаух резко остановился и вдруг увидел неверное желтое пятнышко в конце следующего поворота. С каждым шагом оно росло, приобретая четкие квадратные очертания. Артур Александрович набрал в легкие смрадного воздуха канализационной трубы и завопил, насмерть перепугав местных крыс и своих попутчиков:
— Наше-е-ел!!!
— Эврика-а! — поддержал его экстрасенс.
— Ништяк! — бормотнул Чегевара.
Галя и Коля радостно поцеловались и опять сплюнули.
До ведущего наверх, к воздуху и воле, лаза нужно было добираться почти вплавь. Барахтаясь по грудь в вязкой гуще, Кнабаух задрал подбородок. Им овладел приступ всеобъемлющего понимания сути бытия.
— И вот так всю жизнь, — сказал он бегущей под носом коричневой волне, — плывем в дерьме на свет в конце тоннеля.
* * *
Ноги беглецов скользили по ржавым скобам лесенки. В узкой трубе было не повернуться. Озябшие скрюченные пальцы срывались. Но они рвались к свету, как голодные дикие крысы. Впереди манила и сверкала долгожданная выстраданная свобода! Последним препятствием оказалась тяжелая металлическая решетка. Ее вынесли с хрустом и грохотом. Поток нечистот с небольшими людскими вкраплениями хлынул наружу под радостные вопли.
От яркого света все зажмурились. Зрение возвращалось постепенно. Вместе с ним почему-то подкралось тревожное ощущение де жа вю. Первым его превратил в слова Чегевара. Он прищурившись, покрутил головой и смачно произнес:
— Мотать твою мать! Вот она — воля!
Следом прозрели остальные. Пейзаж в конечной точке мучительно трудного пути к свободе оказался до ужаса похож на душевую четвертого отделения, покинутого три дня назад. Не веря своим глазам, Кнабаух доплелся до подоконника. На матовой поверхности издевательски мерцали борозды схемы, начерченной ногтем сумасшедшего Потапыча.
Артур Александрович яростно выдернул из-за пазухи грязный зеленый конверт и швырнул его в дыру коллектора. Потом сед на иол и расхохотался.
— Ты че? — недоуменно и безо всякого уважения к могучему Мозгу спросил его Чегевара.
Кнабаух не обратил на фамильярность никакого внимания. Он вытер слезы, размазав по щекам грязь, и ответил что-то невразумительное:
— Не будет у хакасов государства!
«Рехнулся!», — подумал про себя Чегевара.
Рыжов, не оборачиваясь, замахал руками, разбрызгивая дерьмо. Он чертил пентаграмму, запечатывая дорогу в ад. Впечатление было такое, будто экстрасенс открещивается от дальнейших побегов навсегда. Кнабаух прервал смех и царственным жестом обвел душевую:
— Пожалуйте мыться, дети мои! Вот она — наша воля!
* * *
Санитар Семен Барыбин печально шел по коридору. Его тяготил строгий выговор за побег психов и смутное предвкушение длинного скучного вечера. Вдруг тишину отделения прорезал жуткий леденящий вопль. Он остановился и прислушался. Крик летел из первой палаты, так и не заселенной после побега пациентов. Семен нерешительно остановился. Вопль повторился. Санитар развернулся и ринулся вперед. Он одним махом преодолел расстояние до двери номер один, рванул ее на себя и остолбенел.
57 
