— Простите, мадам, но вы стоите и не таких трат. Что бы я ни делал для вас, всего этого будет мало.
— Я не могу.
— Разве я заставляю вас?
— Нет, но вы повсюду преследуете меня.
— Это вам кажется. Не я, а моя любовь преследует вас и признайтесь, мадам, вы ведь тоже любите меня. Вас удерживают только условности, обещания в верности, данные мужу.
— Но это же не пустые слова, виконт.
— Да, но они имеют смысл, когда вы рядом с мужем, но ведь сейчас вы одна.
— Это ничего не меняет.
— Но ведь я же не поверю вам, мадам, что вы вышли замуж по любви, что до замужества никого не любили. Так не бывает, значит вы уже однажды предали свою любовь.
— Не вам судить меня, виконт.
— Я не сужу, я всего лишь хочу разобраться.
— Вы не имеете права вмешиваться в мою жизнь.
— Я всего лишь хочу, чтобы вы полюбили меня. Мадлен молчала.
— Нет, мадам, я всего лишь хочу, чтобы вы мне сказали об этом, ведь вы уже любите.
Мадлен, не в силах более говорить, сорвалась с места и побежала. Она надеялась, виконт бросится за ней, станет удерживать. Но нет, никто не бежал за ней. Добежав до опушки леса, она остановилась и перевела дыхание.
«Как глупо я выгляжу! — она прикоснулась кончиками пальцев к щекам, те горели. — Я глупая женщина, твержу, что люблю своего мужа, а ведь…»
Мадлен самой было страшно себе в этом признаваться. «…ведь я люблю Анри. И мне все равно, сколько женщин он совратил до меня, ведь он предлагает мне всего лишь свою любовь — не состояние, не руку, а я могу ответить ему тем же. Моего мужа нет рядом со мной, и я вольна поступать так, как мне хочется. Ведь не
Знаю же я, чем он занимается, живя в Париже. Зачем он решился отправить меня в провинцию на несколько летних месяцев?»
Мадлен страстно хотелось, чтобы и муж изменял ей, тогда и она сможет отплатить ему тем же. Но женщина прекрасно понимала, что у месье Ламартина нет на это времени, он всецело занят своей службой и, даже возвращаясь домой, целые вечера напролет просиживает за своим письменным столом, изучая бумаги.
Мадлен обернулась. Лесная дорога уходила вперед туннелем и в конце виднелась залитая солнцем яркая зеленая поляна. Там сидел виконт Лабрюйер и ждал ее возвращения.
Но вернуться сейчас, после всего, что было сказано, Мадлен не могла. Слезы навернулись на ее глаза. Она шла, почти не разбирая дороги, выбрав себе ориентиром размытый слезами силуэт дворца.
А виконт, оставшись один, махнул рукой Жаку. Тот осведомился.
— Чего желаете? Догнать и просить вернуться?
— Нет, Жак, она сама придет ко мне.
— Сомневаюсь, хозяин.
— А я тебе говорю, придет.
— Жаль, что пропадает такой чудесный обед, — заметил Жак, жадно втягивая запах жареного гуся. Анри Лабрюйер поднялся и подозвал музыкантов.
— Вы, наверное, голодны?
Никто не решался ответить первым. Наконец, первым выступил флейтист и снял шляпу, украшенную пером. Виконт запустил руку в карман и извлек несколько монет. Те весело зазвенели на дне шляпы.
— Присаживайтесь и угощайтесь.
Анри, рассеянно насвистывая, двинулся по лесной дороге. Музыканты степенно постояли, но как только виконт исчез из поля зрения, бросились к столу. Никто не брал тарелок, все спешили завладеть самым лакомым куском. Слышалась ругань и невозможно было поверить, глядя на этих возбужденных мужчин, что они способны, собравшись вместе, извлекать из своих инструментов трогательные звуки музыки.
Жак с сожалением покачал головой, ему ничего не досталось от этого обеда. Но он не очень-то скорбел по этому поводу — закупая необходимые продукты для этого обеда, он сэкономил изрядную сумму денег и теперь мог позволить себе истратить их по своему усмотрению.
Он взял под уздцы коня своего хозяина и повел его по лесной дороге.
А Констанция Аламбер и ее воспитанница были в нескольких лье от имения графини Лабрюйер. Дорогой завязался не очень приятный для Колетты разговор.
— Мать не права, — настаивала мадемуазель Дюамель, — выдавая меня замуж за шевалье де Мориво, не спросив моего согласия.
Констанция мысленно проклинала тот момент, когда призналась Колетте, кто будет ее мужем.
— Но, посуди сама, — говорила она, — разве он нехорош собой?
— Он красив, — соглашалась Колетта, — но я не люблю его.
— Любовь и замужество — разные вещи, — в который раз Констанции приходилось повторять эту фразу. И Колетта, казалось, уже не воспринимала их.
— Он слишком стар для меня. Констанция рассмеялась.