18 
– Быть может, потому что я встретила тебя… и ты меня полюбил. Если ты позволишь, я пойду домой. Нам нечего более сказать друг другу, разве что ты меня сделал счастливой на всю жизнь. Какой бы ни была моя грядущая участь, я никогда не забуду, что на какое-то мгновение приблизилась к твоему сердцу… это придает мне силы и желание жить. Поверь мне, лишь немногие обладают столь прекрасными воспоминаниями, которые облегчают им старость.
Медленным, изящным движением она подняла покрывало, которое упало на изумрудно-золотой мозаичный пол. Покрыла им голову и обернулась к нему с печальной улыбкой.
– Прощай, принц…
И сделала несколько шагов к двери. Юстиниан опередил ее.
– Нет… останься…
Она посмотрела на него, как бы желая убедиться, что гнев исчез с его лица, и прочла в его чертах, как в раскрытой книге, непреодолимую страсть.
– Останься, – промолвил вновь он окрепнувшим голосом. – Ради меня, Феодора. Мне невыносима мысль, что я буду жить без тебя.
И когда он раскрыл объятия, она с ликующим криком бросилась к нему.
Феодора не должна была покидать пределы дворца. Ее связь с Юстинианом сделалась известна, и разразился скандал, особенно среди приближенных старой императрицы. Сама она была всего-навсего простой девушкой с гор, бывшей рабыней, которую Юстин купил, когда он был простым воином. Но, завладев престолом, она немыслимыми тратами и роскошью всячески подчеркивала свое благородство и знатное происхождение. То, что бывшая проститутка унаследует престол, было выше ее сил, и поэтому она по возможности осложняла жизнь Феодоры. Но та была уверена в любви Юстиниана и не принимала козни Евфимии близко к сердцу. Она знала, чего хотела.
Когда Евфимия была уже на смертном одре, Феодора, наконец, приблизилась к заветной цели: сделаться супругой! В Византии существовал закон, по которому мужчинам из знатных родов запрещалось брать в жены куртизанок, но Юстиниан при помощи Юстина добился упразднения этого закона. Кроме того, он добился, что Феодоре было даровано патрицианство. Юстин не видел никаких оснований для того, чтобы отказать в чем-либо своему любимому племяннику, к тому же, он довольно быстро был очарован Феодорой. Она беседовала с ним и часто смешила его, ибо он успел уже соскучиться на императорском престоле. Она скрашивала его старость, пока он не скончался…
Первого апреля 527 года, в Пасхальное воскресенье, Юстиниан принял из рук митрополита в Софии императорскую корону, которой он в большой пиршественной зале императорского дворца увенчал голову Феодоры.
Его супруга, новая императрица, принимала поклонение народа. С террасы дворца она взирала на толпы людей, которые приветствовали ее ликованием. За площадью она видела крыши города, ее города, над ними золотые купола, а вдали сверкающее море, на котором "танцевали такие жалкие отсюда кораблики. Под давящей тяжестью золотой короны и драгоценностей, под богато вышитой и изукрашенной геммами мантией Феодора чувствовала, как бьется ее сердце… сердце все еще маленькой, испуганной девочки с ипподрома.
На мгновение ее взору представился огромный цирк. Она должна была преодолеть длинный путь от грязного песка к этому месту, мраморной террасе, но усилия ее оправдались. Отныне маленькая Феодора умерла, дабы дать место Феодоре, которой, предстояло стать великой. Феодора, императрица Византии, будет отныне жить лишь для своей империи до того самого дня мятежа, когда она бросит в лицо обессиленному и готовому обратиться в бегство Юстиниану:
– Для меня лучший саван – это пурпур!
КОРОЛЕВА НА ЧАС
ИЛЬДИКО, ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕНА АТИЛЛЫ
Луна поднялась из густой сети облаков и неожиданно озарила своим светом уснувшую землю. В ее ярком свете отливала ртутью широкая лента Дуная и четко очерчивались отвесные берега. Горы были едва различимы на горизонте, лишь время от времени сквозь снежную пелену проступал их зубчатый контур. С пастбища, где паслись стреноженные кони, изредка доносилось ржание.
Главный лагерь гуннов в Паннонии[4] представлял собой причудливое скопление деревянных хижин, юрт и повозок. Костры посреди лагеря были погашены и, казалось, все вокруг уснуло. Но все же среди тех шалашей, что сгрудились вокруг деревянного дворца отсутствующего вождя и как бы стерегли его, можно было заметить маленькую, закутанную в темные покрывала, фигурку, которая, тщательно избегая пасущихся лошадей и еще бодрствующих стражников, пригнувшись, скользнула к частоколу. Ограда окружала большую часть местности, и таким образом был образован полугород-полулагерь, который германцы называли Этцельбург.[5]
18 
