14 
Неужели партия в карты может так долго продолжаться? Два часа спустя Марианна уже проделала все, к чему могли побудить ее разочарование и растущая нервозность. У нее дрожали ноги от непрерывного метания по комнате, носовой платок был изорван зубами в клочки, лицо пришлось умыть, чтобы избавиться от следов бесконечных слез… Сейчас, с сухими глазами и горящими щеками, она призналась себе, что ей страшно…
Такое опоздание необъяснимо! Никакая карточная игра не могла служить оправданием в свадебный вечер. Возможно, с Франсисом что-то случилось… И в воображении девушки стали возникать одно за другим самые ужасные предположения… Может быть, он заболел? Ее охватило непреодолимое желание бежать вниз, чтобы посмотреть, что с ним такое. Но на пороге остатки самолюбия удержали ее. Если действительно Франсис занят в салоне этим глупым вистом, она оказалась бы в смешном положении.
Взяв себя в руки, новобрачная решила сделать единственное в этом положении, что не уронило бы ее достоинства: запереть дверь, лечь в постель, потушить свет и спать… или хотя бы представиться спящей, ибо вряд ли гнев и обида дадут ей заснуть.
Повсюду в доме царила тишина. Сквозь полуоткрытое окно доносились шумы засыпавшей усадьбы. Крик запоздалого козодоя послышался в глубине леса. Марианна подошла к двери, задвинула засов и, сбросив на бегу халат, бросилась в кровать. Но едва она успела опустить свою темную голову на кружевную подушку, предварительно сбросив презрительным жестом предназначавшуюся Франсису на пол, как в дверь тихо постучали.
Бешеные удары сердца сотрясали ее грудь, и она замерла, не зная, что предпринять. Она разрывалась между злостью, предлагавшей ей притвориться спящей и не открывать дверь, и любовью, толкавшей ее с распростертыми объятиями навстречу тому, кого она так ждала. Стук повторился… Марианна не могла больше выдержать. Соскользнув на пол, она босиком побежала к двери, открыла ее и… отшатнулась с возгласом изумления. На пороге стоял не Франсис, а Язон Бофор.
– Могу я войти на минутку? – спросил американец, показывая в улыбке крепкие белые зубы. – Мне надо поговорить с вами.
Сообразив внезапно, что прозрачность ночной рубашки практически не скрывала тайн ее тела, Марианна с криком ужаса бросилась к своему халату и торопливо надела его. Когда она исчезла в волнах кружев и батиста, она достаточно успокоилась, чтобы встретить лицом к лицу нежданного гостя. Она была до того разъярена, что голос ее звенел от гнева, когда она спросила:
– По-видимому, посещение в подобный час вам не кажется неуместным, сударь, иначе вы не посмели бы стучать в мою дверь. Что вы можете сказать достаточно важного, чтобы оправдать свой поступок? Я жду моего мужа и…
– Вот именно, я и пришел сказать, что он не придет… по крайней мере этой ночью!
В мгновение ока все страхи Марианны вернулись, и она горько упрекнула себя за то, что отвергла их. Что-то случилось с ее Франсисом! Но она не успела осознать свои опасения: американец словно читал по ее глазам.
– Нет, – сказал он, – с ним не произошло ничего плохого.
– Тогда это вы напоили его до потери сознания, и теперь он пьян?
Не дождавшись разрешения, Язон вошел и старательно закрыл за собой дверь, не обращая внимания на нахмуренные брови Марианны. Он оказался в комнате, прежде чем она заметила, что он вошел. Затем он подошел к ней и рассмеялся.
– Какое воспитание получили вы, мадам? По вашему мнению, единственная вещь, которая может удержать мужа у порога брачной комнаты, это пьянство? Где, к дьяволу, учили вас хорошим манерам?
– Что вам за дело до моего воспитания? – воскликнула уязвленная смехом американца девушка. – Скажите только, что случилось с Франсисом, и убирайтесь!
Язон сделал гримасу и закусил губу.
– Очевидно, гостеприимство не является одной из ваших добродетелей? Однако то, что я должен вам сказать, потребует немало времени… и усилий. Вы позволите?
Поклонившись с явной иронией, он уселся в объемистое кресло, стоявшее у камина, вытянул перед собой длинные ноги в сапогах, затем поднял глаза на девушку.
Стоя у изголовья кровати со скрещенными на груди руками, она боролась с растущей яростью, превратившей ее глаза в сверкающие изумруды. Какое-то время пришелец задумчиво смотрел на нее, не находя слов перед этой цветущей юностью, возможно, из-за чего-то более волнующего, тайного… Эта девушка обладала грацией чистокровного животного, смягченной теплом женственности, которая затронула самые сокровенные струны души американца. Он вспомнил, также не без удовольствия, то очаровательное мимолетное зрелище, которое она ему подарила только что, когда открыла дверь. Но чем дольше он смотрел на нее, тем больше поднимался в нем гнев против Франсиса Кранмера и против самого себя, попавшего из-за их обоюдных промахов в невозможное положение.
14 
