Последние отзывы

  46  

***

Де ла Рейни не любил Лувуа за грубость, жестокость и безжалостность. Всем известно, что министр, не щадя себя, трудится на благо государства. Но добивается он этого блага неумолимо и кровожадно. Кто, как не Лувуа, выдумал постыдные «драгунские налеты», от которых стонет и рыдает гугенотский юг Франции? Выдумка незамысловатая: в городок или деревню посылали отряд солдат, расселяли их у местных жителей, а потом эти жители оказывались жертвами своих постояльцев. Грабеж, насилие, разбой — все разрешалось, поощрялось и приветствовалось. Спастись от распоясавшихся молодчиков можно было, только перейдя в католическую веру. Вот на какую низость и мерзость способен Лувуа! И король на все это смотрел сквозь пальцы и, кто знает, возможно, и разрешал подобные действия... Теперь короля осторожной рукой подвели к благочестию и всячески возбуждают в нем нетерпимость: только, мол, ревностно исполняя свой христианский долг, можно искупить грехи молодости!

И вот такого вот бесчестного и бесчувственного Лувуа могло озаботить здоровье молодой женщины? Верится с трудом. Зная его, можно ждать от него чего угодно. Даже самого худшего. Этого худшего де ла Рейни и боялся, глядя на бледное точеное личико и опущенные ресницы Шарлотты. А когда ресницы поднимались, в потухших глазах читалась скорбь; озорная искорка, недавно мерцавшая в них, погасла.

Они подъехали к особняку, и де ла Рейни с удовлетворением отметил, что ворота открыты, из трубы идет дым, а на крыльце в красивой, зеленой с белым ливрее встречает их мажордом Мерлэн.

— Ну, вот вы и дома, — улыбнулся де ла Рейни. — И должен вам сказать, что вас ждут с большим нетерпением.

— Правда?

— Правда. В доме остались только слуги, что верны прошлому, о котором вы сожалеете. Марион, горничная вашей покойной матери, весьма подозрительная особа, находится сейчас в Шатле. Очень может быть, что ей придется ответить за смерть вашего отца.

Впервые за все это время Шарлотта ожила.

— Вы нашли доказательства?

— Нет, но у меня есть свидетели. Смерть мадам де Фонтенак развязала языки, скованные до этого страхом. А теперь... — он первым вышел из кареты и подал руку Шарлотте.

По знаку Мерлэна все слуги высыпали на крыльцо, чтобы поприветствовать новую хозяйку и представиться ей, если она их еще не знала. Первым собирался отрекомендоваться Мерлэн, но не успел, потому что толстуха кухарка Матильда протиснулась к Шарлотте, прижала ее к своей необъятной груди и расплакалась от радости.

— Мы уж не чаяли с вами встретиться, мадемуазель Шарлотта, — говорила она, всхлипывая и сморкаясь. — По мы постаралась, чтобы вам было дома хорошо. Я напекла вам марципанов, которые вы так любили в детстве. И еще...

— Матильда, дайте Шарлотте войти и обогреться, — прервала кухарку мадемуазель Леони, тоже выходя на крыльцо. — У вас еще будет время наговориться.

Глаза Шарлотты широко раскрылись, когда среди слуг она увидела худенькую фигурку в сером платье.

— Кузина Леони! — воскликнула она, и в глазах ее — наконец-то! — вспыхнула радость. — Как я мечтала с вами увидеться! Но уже не надеялась. Когда меня увозили в монастырь, отношения с моей матерью у вас были не самые лучшие, так что надеяться мне было не на что.

— Вот вам и сюрприз, — ласково сказал де ла Рейни. — Я знал, что вы обрадуетесь.

— Обрадуюсь? Нет, я в восторге! Я счастлива! У меня есть дом и семья. Папа не меньше меня любил кузину Леони!

Шарлотта и Леони, приникнув друг к другу, замерли, не в силах расстаться. Главный полицейский с улыбкой напомнил им, что в доме им будет гораздо теплее и уютнее. Они последовали его совету и, держась за руки, вошли в дом — дом, в котором Шарлотте предстояло стать хозяйкой.

Особняк построили еще при Генрихе IV, и по старинной моде на первом этаже, помимо вестибюля с полом из белого с зелеными прожилками мрамора и такой же лестницей, ведущей наверх, располагались еще два обширных зала для приемов. Один из них, со стенами, обтянутыми золотистой кордовской кожей, и стульями, обитыми венгерским гобеленом цвета осенней листвы с зелеными мазками, служил столовой. Там и был накрыт стол, на котором стояло три прибора.

— Я надеюсь, — обратилась Шарлотта к де ла Рейни, — вы не откажетесь разделить с нами нашу первую трапезу.

— Конечно, нет, — ответил он, улыбаясь. — Во-первых, для меня это будет радостью, а во-вторых, я страшно голоден.

  46