15 
— А Пастер был не такой. У него в голове только и было, что A равно C. Безо всяких доказательств. Его правоту доказала история. Он за свою жизнь сделал несчетное множество ценнейших открытий.
— Ну да, прививки от оспы…
Она поставила стакан на стол и посмотрела на меня с негодованием.
— Прививки от оспы — это Дженнер! Как ты в университет-то поступил?
— А, вспомнил: антитела! И низкотемпературная стерилизация.
— Правильно.
Она рассмеялась с каким-то торжеством, не показывая зубов. Допила вино и налила себе еще.
— В диспуте эту способность называли научной интуицией. У тебя такая есть?
— Практически нет.
— А если бы была?
— Ну, наверное, пригодилась бы для чего-нибудь. Например, когда с девчонкой спишь, могла бы понадобиться.
Она засмеялась и ушла на кухню, вернувшись оттуда с кастрюлей тушенки, миской салата и нарезанной булкой. Из широко раскрытого окна повеяло, наконец, прохладой. Мы принялись не спеша ужинать под пластинку. Она задавала вопросы — в основном про университет и про жизнь в Токио. Разговор был не самый содержательный. Про эксперименты на кошках («Мы их не убиваем, ты что! Это психологические опыты!», — врал я, за два месяца умертвивший тридцать шесть кошек и котят), про демонстрации и забастовки… Был показан зуб, сломанный полицейским.
— А отомстить ему ты не хочешь? — спросила она.
— Вот еще…
— А почему? Я на твоем месте отыскала бы его и все зубы повыбивала молотком.
— Во-первых, я — это я. Во-вторых, все уже закончено. А в третьих, у них там все рожи одинаковые — как я его найду?
— Выходит, и смысла нет?
— Какого смысла?
— Что тебе зуб выбили?
— Выходит, что нет.
Она издала стон разочарования и отправила в рот кусок тушенки.
* * *
После кофе мы помыли с ней посуду на тесной кухне, вернулись к столу и закурили под Манхэттэнский Джазовый Квинтет.
На ней были просторные шорты и рубашка из тонкой ткани, сквозь которую отчетливо проглядывали соски. Вдобавок наши ноги несколько раз сталкивались под столом — каждый раз я понемногу краснел.
— Как ужин? Понравился?
— Очень.
Она слегка закусила нижнюю губу.
— Почему ты сам ничего не говоришь, пока тебя не спросят?
— Да как-то… Привычка… Вечно забываю сказать самое важное.
— Можно дать тебе совет?
— Давай.
— Избавляться надо от такой привычки. Она может тебе дорого стоить.
— Да, наверное. Но это как машина со свалки: что-нибудь одно выправишь, сразу другое в глаза кидается.
Она рассмеялась и поставила другую пластинку — теперь запел Марвин Гэй. Стрелки часов подходили к восьми.
— А ботинки что — сегодня можно не чистить?
— Перед сном почищу. Вместе с зубами.
Продолжая разговаривать, она поставила на стол худенькие локти, поудобнее положила на руки подбородок и уставилась на меня. Это нервировало. Чтобы отвести глаза, я закуривал, несколько раз с фальшивым интересом устремлял взгляд в окно — но, наверное, становился от этого только смешнее.
— Вот теперь можно и поверить, — сказала она.
— Во что?
— В то, что ты тогда ничего со мной не делал.
— Почему ты так думаешь?
— Рассказать?
— Не надо.
— Так и знала. — Она усмехнулась, налила мне вина и вдруг посмотрела в темноту за окном, как будто что-то вспомнив. — Я иногда вот о чем думаю: хорошо было бы жить, никому не мешая! Как по-твоему, это возможно?
— Даже не знаю…
— Ну вот скажи: я тебе не мешаю?
— Абсолютно.
— Я имею в виду: сейчас.
— Ну да, сейчас.
Она тихонько протянула руку через стол, взяла мою и, подержав ее некоторое время, отпустила.
— Завтра уезжаю.
— Куда?
— Еще не решила. Хочу куда-нибудь, где тихо и прохладно. На недельку.
Я кивнул.
— Как вернусь, позвоню.
* * *
Ведя машину домой, я вдруг вспомнил свое первое свидание с девчонкой. Это было семь лет назад. От начала свидания и до его конца я как будто задавал ей один и тот же вопрос: «Тебе не скучно?».
Мы смотрели с ней кино с Элвисом Пресли в главной роли. Там была песня с такими словами:
Мы были в ссоре, И я послал письмо. Просил прощенья, Но не дошло оно.
Пришло обратно, Пришло назад. Неточен адрес, Неверен адресат…
Время течет слишком быстро.
23
Третья девчонка, с которой я спал, называла мой пенис «raison d'etre». «Оправдание бытия».
* * *
Когда-то я подумывал написать небольшое эссе про человеческие raison d'etre. Написать не написал, но в процессе обдумывания завел себе замечательную привычку — все на свете переводить в численный эквивалент. Эта привычка не отпускала меня месяцев восемь. Когда я ехал в электричке, то пересчитывал пассажиров. Когда шел по лестнице — считал ступеньки. А когда совсем нечем было заняться, измерял себе пульс. Согласно записям, за это время, а именно с пятнадцатого августа 1969 года по третье апреля следующего, я посетил 358 лекций, совершил 54 половых акта и выкурил 6921 сигарету. Я всерьез полагал тогда, что подобные численные эквиваленты о чем-то поведают людям. А коль скоро существует это «что-то», о чем они поведают, то со всей очевидностью существую и я! Оказалось однако, что в действительности людям нет никакого дела до числа сигарет, которые я выкурил, или количества ступенек, на которые я поднялся. Им нет дела даже до размеров моего пениса. Так я потерял из виду свои raison d'etre и остался один-одинешенек.
15 
