24 
Вечер стоял замечательный. Поплакав, она чудесным образом повеселела. По пути к ее дому мы заходили во все магазины подряд и покупали всякую дребедень. Мы купили земляничную зубную пасту, цветастое пляжное полотенце, несколько датских мозаичных панно, шестицветный набор шариковых ручек и, таща все это в гору, иногда останавливались, чтобы оглянуться на порт.
— А машину ты так и бросил?
— Потом заберу.
— А завтра утром не поздно?
— Да без разницы!
Остаток пути мы проделали, не торопясь.
— Не хочу сегодня оставаться одна, — сказала она, обращаясь к булыжникам мостовой.
Я кивнул.
— Только ты ведь тогда ботинки почистить не сможешь?
— Ничего, пусть сам иногда чистит.
— Интересно, почистит или нет?
— А как же? Он у меня человек долга!
* * *
Ночь была тихая.
Медленно ворочаясь, она уткнулась носом в мое правое плечо.
— Холодно.
— Как это «холодно»? Тридцать градусов!
— Не знаю. Холодно, и все.
Я подобрал сброшенное к ногам одеяло и укутал ее по плечи. Она вся тряслась мелкой дрожью.
— Плохо себя чувствуешь?
Она мотнула головой:
— Мне страшно.
— Страшно чего?
— Всего. А тебе не страшно?
— Абсолютно.
Она помолчала — будто взвешивая мой ответ на ладони.
— Хочешь секса?
— Угу.
— Извини. Сегодня нельзя.
Я молча кивнул, не выпуская ее из объятий.
— Мне только что операцию сделали.
— Аборт?
— Да.
Она ослабила руку, которой обнимала меня за спину, и кончиком пальца начертила несколько кружочков у меня на плече.
— Странно… Ничего не помню.
— Да?..
— Это я про того парня. Совершенно забыла. Даже лица не вспомнить.
Я погладил ее по волосам.
— А казалось, что влюбилась. Правда, недолго. Ты когда-нибудь влюблялся?
— Ага.
— И лицо помнишь?
Я попытался вспомнить лица трех своих девчонок. Удивительное дело — отчетливо не вспоминалось ни одно.
— Нет, — сказал я.
— Странно, правда? Интересно, почему?
— Наверное, так удобнее.
Не поднимая головы с моей голой груди, она покивала.
— Слушай, если тебе очень хочется, может, мы это как-нибудь по-другому?..
— Не надо. Ничего страшного.
— Правда?
— Угу.
Она снова обняла меня покрепче. Ее сосок ощущался у меня под ложечкой. До смерти захотелось пива.
— Как несколько лет назад пошло все наперекосяк — так и до сих пор.
— «Несколько» — это сколько?
— Двенадцать. Или тринадцать. С тех пор, как отец заболел. Из того времени больше ничего и не помню. Одна сплошная гадость. Все время у меня злой ветер над головой.
— Ветер меняет направление.
— Ты правда так думаешь?
— Ну, он же должен его когда-нибудь менять!
На какое-то время она замолчала — как пустыня, вобравшая в свой сухой песок все мои слова и оставившая меня с одной горечью во рту.
— Я несколько раз пыталась начать думать так же. Но никак не получалось. И влюбиться пробовала, и просто стать терпеливее. Не получается — и все тут… Больше ни о чем не говоря, мы лежали с ней в обнимку. Ее голова была у меня на груди, а губы касались моего соска. Она долго не шевелилась — как будто уснула. Она молчала долго. Очень долго. Я то дремал, то смотрел в темный потолок.
— Мама…
Она сказала это шепотом, как будто ей что-то приснилось. Она спала.
37
Привет, как дела? Говорит радио «Эн-И-Би», программа «Попс по заявкам». Снова пришел субботний вечер. Два часа — и уйма отличной музыки. Кстати, лето вот-вот кончится. Как оно вам? Хорошо вы его провели?
Сегодня, перед тем, как поставить первую пластинку, я познакомлю вас с одним письмом, которое мы недавно получили. Зачитываю.
"Здравствуйте.
Я каждую неделю с удовольствием слушаю вашу передачу. Мне даже не верится, что осенью исполнится три года моей больничной жизни. Время и вправду летит быстро. Конечно, из окна моей кондиционированной палаты мне мало что видно, и смена времен года для меня не имеет особого значения — но когда уходит один сезон и приходит другой, мое сердце радостно бьется.
Мне семнадцать лет, а я не могу ни читать, ни смотреть телевизор, ни гулять — не могу даже перевернуться в своей кровати. Так я провела три года. Письмо это пишет за меня моя старшая сестра, которая все время рядом. Чтобы ухаживать за мной, она бросила университет. Конечно, я очень ей благодарна. За три года, проведенных в постели, я поняла одну вещь: даже в самой жалкой ситуации можно чему-то научиться. Именно поэтому стоит жить дальше — хотя бы понемножку.
24 
