14 
– А много вас?
– Кажется, да. Трудно сказать наверняка. Каждая вента, в которую входит человек двадцать, не имеет представления о том, что творится в других группах. Это необходимо ради безопасности.
– Но глава у вас все-таки есть?
– В каждой венте есть руководитель. Есть и верховный, но, хотя все мы его знаем, я вовсе не уверена, что он истинный вождь. Я говорю о том, кого все знают, но есть еще другой, неизвестный большинству.
– А кто известен?
– Генерал де Лафайет. Само имя говорит о многом, но он так стар и неразумен, что ясно: генерал – лишь прикрытие, символ былой свободы.
– А скоро будет эта революция?
– Может быть, и скоро. Король и его окружение совершают один промах за другим. Зачем, например, они распустили национальную гвардию, любимицу народа? Видите ли, двор восстает против частных интересов граждан, и люди, которых в других условиях трудно было бы представить вместе, начинают объединяться. Что касается вас, то, судя по тому, как складывается обстановка, пора и вам примкнуть к кому-нибудь. Политические симпатии могут послужить отличным оружием. Соратники – это такая сила, которой не следует пренебрегать, и особенно в наше время нет смысла оставаться вне политических страстей. Каждый выбирает себе компаньонов по вкусу. А кстати, мои гости, видимо, так на вас подействовали, что вы и не заметили, кого сегодня не хватало.
– Кого же?
– Нашего любезного Сан-Северо. Он должен был прийти, но не пришел… и даже не предупредил.
– Верно, – огорчилась Гортензия. – Я и забыла. А ведь это бог знает как важно для меня. Что же его отсутствие могло означать?
– То, что у него нет ни малейшего желания давать вам деньги. Но успокойтесь. Мы сейчас освежим ему память.
Фелисия уселась за небольшой секретер, взяла новое перо, лист бумаги и быстро начертала что-то причудливым размашистым почерком. Несколько слов в мгновение ока заполнили белый лист. Не перечитывая, она сложила письмо, запечатала его большой печатью красного воска, отчего оно сразу же приняло официальный вид, и энергично потрясла маленьким бронзовым колокольчиком, стоявшим тут же на столе. Тимур явился почти тотчас.
– Возьми карету и отвези это письмо принцу Сан-Северо.
– Я? К нему? А я-то думал, хозяйка, ты не хочешь, чтобы нога моя ступала на его проклятую землю.
– Случай исключительный. Мне нужно, чтобы письмо было передано адресату в собственные руки, а ты единственный, кого не собьешь с пути. Только никого не убивай и ничего не ломай. Во всяком случае, не разбивай слишком много.
– Ответ будет?
– Думаю, да. Письмо… и сверток. Впрочем, письмо не обязательно.
Закутавшись в голубой пеньюар, расстроенная Гортензия недоверчиво посмотрела вслед выходящему дворецкому.
– Вы правда думаете, что получится?
Фелисия одарила ее лучезарной улыбкой.
– Ну, конечно. Очень трудно ответить Тимуру отказом, когда он выполняет возложенное на него поручение. Никакая человеческая сила не способна ему помешать…
– Но от пуль он все-таки не застрахован?
– Даже пули ему не страшны. С тех пор как мы уехали из Венеции, Тимур носит под одеждой тончайшую кольчугу, шедевр флорентийского оружейных дел мастера шестнадцатого века. Он нашел ее на чердаке в палаццо Морозини. Так что никакая безрассудная выходка врагов не сможет лишить меня лучшего из стражей. Когда ведешь такую жизнь, как я, это немаловажно.
Тимур вернулся как раз в тот момент, когда дамы садились за стол. В руках у него действительно были письмо и небольшой сверток.
– Ничего не разбил? – поинтересовалась Фелисия.
– Ничего, хозяйка. Разве что дверь чуть посильнее толкнул. Придется теперь замок менять.
Пока Фелисия развязывала довольно увесистый сверток, в котором, как выяснилось, оказалось сто экю, Гортензия распечатала письмо. Принц в цветистых выражениях извинялся за то, что не смог найти времени побывать лично у графини Морозини, как предполагалось ранее, и извинялся за посланную скромную сумму:
«К моему величайшему сожалению, мне не удалось убедить господ из банка Гранье выделить часть средств из ежемесячной ренты, посылаемой господину маркизу де Лозаргу. Поскольку средства эти весьма значительны и добавить к ним что-либо не представилось возможным, мне пришлось из своих собственных денег переслать вам сто луидоров, достаточных, по моему мнению, для непродолжительного пребывания в Париже…»
Читая вслух, Гортензия чуть не задохнулась от возмущения. Яростно скомкав письмо, она скатала его в шарик и сердито забросила в дальний угол комнаты.
14 
