82 
– У меня нет оружия.
– Тогда идите домой, дамочка! Здесь-то еще спокойно! Жарко только на площади Пантеона и вокруг мэрий, но долго так не продлится. Слышите, как грохочут пушки?
Действительно, пушечные выстрелы раздавались все чаще. Они слышались со стороны Тюильри.
– Я пушек не боюсь, – улыбнулась Гортензия. – Я к сыну иду…
– Лучше поберегите себя, тогда у него хоть будет мать! Нечасто попадаются такие хорошенькие мамаши!
Первую баррикаду она заметила на перекрестке Круа-Руж. Ее как раз возводили. Молодые парни в блузах-безрукавках выворачивали из мостовой огромные булыжники и складывали в кучу возле двух перевернутых фиакров, служащих остовом сооружения. Кто-то притаскивал мебель, стулья взгромождали на столы, а на них кидали мешки с землей и громоздили пустые и даже полные бочки. Сидевшие прямо на мостовой женщины рвали простыни на корпию и бинты. Мужчины готовили оружие, проверяли на просвет ружейные стволы, считали патроны. Как и вчера, здесь были и рабочие, и зажиточный люд. Богатые снимали свои сюртуки и, аккуратно сложив, куда-нибудь запихивали, а сами брали кирку и начинали корчевать булыжники или же помогали переносить мебель. Все смеялись, шутили, даже пели и, казалось, превосходно ладили между собой. Если бы не заслон ощетинившихся ружей, можно было подумать, что здесь какой-то праздник.
Гортензию весело окликнули, когда она подошла поближе. Какой-то молодой человек в черном форменном мундире, по-военному застегнутом наглухо, судя по всему, студент Политехнической школы и, видимо, главный тут, спросил ее с вершины баррикады, не может ли она им помочь.
– Я просто хотела пройти… У меня дело там…
– Слева оставлен проход. Сюда!
Он спрыгнул со своего насеста и, любезно поклонившись, предложил ей руку, чтобы помочь пройти по разъезжавшимся под ногами камням.
– Здесь не воюют, – заметила Гортензия. – Зачем вы строите баррикаду?
– Пока не воюют, но будут обязательно. Такие же баррикады возводят на всех улицах, по которым могут пройти швейцарцы на выручку тем, кто засел в Тюильри. И потом, есть еще полки, расквартированные в казармах у площади Анфер и южных окраин. Дан приказ изолировать Лувр, Тюильри и Ратушу.
– А к чему все это? Разве король не в Сен-Клу? В Тюильри никого нет.
– Никого? А предатель Мармон и все министры, которых он якобы защищает? Вот эти люди здесь, сударыня, они прокляли их. Теперь тем не будет пощады! Народ не остановится, пока не добьется победы… или пока не будет полностью истреблен… Где вы живете?
– На улице Бабилон, но…
– Неспокойное сейчас место, но все же лучше, чем на этих улицах и особенно там, куда вы направляетесь. В общем, конечно, это ваше дело, – добавил он, видя, как она нахмурила брови, – только к Сене не ходите. Идут бои за мосты.
Он снова поклонился и вернулся назад продолжать работу. Гортензия пошла своей дорогой, но чем дальше, тем труднее ей было проходить: везде строились баррикады, похожие на ту, что она видела первой. На каждой ее встречали такой же энтузиазм и такая же любезность. Шум боя слышался все ближе, хотя она еще не добралась до предместья Сен-Жермен. В Латинском квартале все бурлило, студенты в беретах и бумажных колпаках толпой с криками и песнями повалили к Сене, вооружившись всем, чем смогли разжиться у оружейников.
От нескончаемой беготни по улицам Гортензия так устала, что ей требовалось собрать все свое мужество для того, чтобы продолжать путь. У Сены и в самом деле стоял невообразимый шум. Проход по Новому мосту был закрыт, там хозяйничали линейные полки. Стреляли со всех сторон, и из серых клубов дыма, как привидения, выступали гигантские здания Лувра и Тюильри.
На набережной Гранд-Огюстен собралась толпа, однако еще можно было пройти. Присев на минуту на каменную тумбу у фонтана, чтобы перевести дух, Гортензия пошла дальше. Никто на нее и не смотрел. На набережной женщин было почти столько же, сколько мужчин. Ее чуть было не потащили за собой студенты, ворвавшиеся на мост святого Михаила с криками «Да здравствует император!», «Да здравствует Наполеон Второй!». Она вырвалась, но тут же была подхвачена толпой орущих рабочих, мужчин и женщин. Ее увлекли за собой к Сите, и, уже сама не зная каким образом, она вдруг оказалась на набережной Лепелетье в центре плотной людской массы, двигавшейся под палящим солнцем к Ратуше. Гортензия не сразу сообразила, что находится в самом центре событий, только видела, что попала прямо в ад. Свистели пули, повсюду распространялся удушливый запах пороха, смешанный с запахом сотен потных тел, обступивших ее со всех сторон. Шляпа слетела у нее с головы и болталась сзади, сдавливая лентами горло. Волосы рассыпались по плечам. Кто-то неуклюже толкнул ее, выворачивая руку: она вскрикнула от боли. Вокруг она видела разгоряченные почерневшие лица со светлыми полосками от пота, по некоторым пурпурными ручьями струилась кровь.
82 
