ПРОЛОГ

Март 1915 года: в расположении войск в Шампани…

Капрал вышел из сарая, где уже два дня отдыхал его взвод. Он крикнул:

– Ты идешь, Бо? Я поставлю тебе стаканчик.

Он переминался с ноги на ногу, горя нетерпением поскорее добраться до маленького кафе, слишком тесного для многочисленных в любой час посетителей, где по прокуренному залу сновали длинные тени, где болтали обо всем на свете, часто смеясь, где грелись у печки и забывали проклятую войну, воображая, что вернулось доброе старое время. Капрал убедил себя, что обстановка напоминает ему излюбленное бистро в Ла-Шапель, где он резался с дружками в манилью.

Устав ждать, он заспешил к главной улице – она же единственная! – в дальнем конце которой торчал шпиль колоколенки, а под уцелевшими деревцами в количестве полудюжины виднелась вывеска кафе. Его догнал высокий, худой человек, заметно отличавшийся от остальных: ему была присуща естественная оригинальность, какую не может скрыть плохо скроенная форма; у него были тонкие черты лица и серые мечтательные глаза, сейчас глядевшие устало. – Иди без меня! – сказал он товарищу, поравнявшись с ним. – Спасибо за заботу, но мне не хочется пить.

– Чем же ты займешься?

– Прогуляюсь.

– В такую погоду?

– О, погода! Если ждать, пока она переменится…

Уже две недели не унимался мелкий моросящий дождь, совсем как в Бретани.

Капрал взглянул на товарища с хитрецой.

– Только не говори мне, что снова пойдешь на вокзал.

– Почему же? Именно на вокзал…

С тех пор как Пьер Бо появился в эскадроне, его вокзальная мания вошла в поговорку. Стоило им войти в населенный пункт, как он первым делом торопился к железной дороге, если таковая имелась, и заводил разговор с ее служащими. Над ним подшучивали, но беззлобно, так как было известно, что до объявления войны он служил в Международной компании спальных вагонов; порой он рассказывал анекдот-другой, переносивший слушателей в незнакомый им мир, где обретаются богатые мужчины, светские дамы и модные кокотки. Он описывал великолепные поезда, отлакированные и расшитые шелками, как шкатулки с драгоценностями, но при этом чувствовалось, что его нежность распространяется на весь рельсовый подвижной состав. Кроме того, однополчане оценивали по достоинству, что он вступил в армию, как остальные, и вместе со всеми хлебает грязь и беды, хотя мог бы быть мобилизованным на службу при железной дороге.

– Но там больше не проходят поезда!

– Вокзал нравится мне и так. И потом, в один прекрасный день поезда возвратятся… Пока!

– Шут гороховый!

Дружески шлепнув приятеля по плечу, капрал отправился своей дорогой, а Пьер Бо устремился в противоположном направлении, засунув руки глубоко в карманы и надвинув пилотку на самые глаза.

Совсем скоро его можно было увидеть на скамеечке посреди пустой платформы, где он, защищенный от дождя чудом уцелевшим стеклом, наблюдал за струйками дождя. Между рельсами стояли лужи, в которых отражалось серое небо.

Он не мог толком объяснить своему дружку-капралу, чем ему так приглянулась эта заброшенная станция с ее перроном, сложенным из кирпича и белого камня. Пришлось бы говорить о том, что станция напоминает ему вокзал в Боне, что в Бургундии, и описывать одну необыкновенно красивую даму, светловолосую американку, которая неоднократно вторгалась в его жизнь – не слишком часто, впрочем, чтобы нарушить его покой; однако она была второй по счету из трех женщин, чьи истории принадлежат только ему и его другу Антуану Лорану. То была сугубо личная сокровищница, в которой он черпал умиротворение в часы печали.

Ее звали Александрой…

Он пересказывал самому себе ее историю до самых сумерек.

Часть первая

ДВЕ АМЕРИКАНКИ В ПАРИЖЕ

(1904)

Глава I

В МОРЕ

Черный нос «Лотарингии» смело зарывался в длинные волны Атлантики. Впереди по курсу океан был пуст, необъятное пространство тонуло в ночи. Внушительный пароход, устремившись на север, оставил позади маяк на острове китобоев Нантакет, как бы желавший ему из темноты счастливого пути, и приближался теперь к Ньюфаундленду. Ветер крепчал и заставлял пениться невысокие волны, прогоняя с палубы пассажиров, которые, отужинав, хотели было прогуляться на свежем воздухе. Почти все они поспешили укрыться в роскошном салоне, выходившем огромными освещенными окнами на ту же палубу; здесь звучала «Ночная музыка» Моцарта, исполняемая корабельным оркестром. Некоторые, однако, предпочли запереться в каютах, чтобы разобрать вещи или просто завалиться спать. В первый вечер океанского путешествия никому не пришло в голову наряжаться: горничным еще предстояло распаковать туалеты и пройтись утюгом по помявшимся нарядам. Дамы дружно явились на первую трапезу в шляпках; пассажиры исподтишка разглядывали друг друга, пытаясь оценить состояние соседа. Если же в соседе было нетрудно узнать знаменитость, то появлялась возможность обдумать стратегию осады…

  1