очень нудно 
45 
– Простите меня, но я, как любой европеец на моем месте, не могу не удивиться доверчивости американских мужей, позволяющих своим женам, в том числе весьма хорошеньким, заявляться в одиночку в Париж.
– Во-первых, я не одна, а во-вторых наши мужья знают, что мы честны.
– Даже честная женщина не застрахована от неожиданностей. Разве что она напрочь лишена темперамента… – бросил маркиз с преднамеренной безжалостностью. На очаровательное личико его спутницы тут же наползла туча.
– Я придерживаюсь мнения, что даже… при наличии темперамента получившая должное воспитание женщина не изменит своему долгу.
– Неужели вы считаете, что хорошее воспитание служит гарантией от соблазна? – На этот раз маркиз не пытался скрыть удивление.
– Я в этом совершенно убеждена! – подтвердила молодая женщина столь веско, что спутник уж и не знал, как на это отреагировать – смехом или почтительным согласием.
– Счастливчики эти американские мужчины! А вот и Фонсом! Я уже сомневался, что мы его сегодня увидим. Что заставило вас пренебречь великолепным ужином, предложенным герцогиней?
Александра, застигнутая врасплох, покраснела до корней волос. Взяв себя в руки, она обнаружила, что попала в просторную комнату, в которой с каждой секундой становилось все больше людей, и поняла, что следом за ужином намечается прием. В соседнем помещении располагались ломящиеся от снеди буфеты.
Голос того, к кому обращались слова маркиза, донесся до нее, как через слой ваты:
– Я никем и ничем не пренебрег. Я ужинал в «Кафе де Пари» с Бриссаком и Виллалобаром… А все глупое пари, которое осудила бы ваша прекрасная спутница. Не желаете ли нас представить?
Смущенная Александра, не знающая, куда деться, и чувствующая, как пылают ее щеки, наблюдала, как мужчина, занимавший в последние дни ее мысли, склоняется к ее руке. Вблизи он оказался еще более красив, чем издалека. Наконец-то ей удалось разглядеть, какого цвета у него глаза: густые ресницы скрывали темно-карюю радужную оболочку, что пришлось ей весьма по сердцу.
– Я уже дважды имел счастье вас лицезреть, мадам. Если бы я знал, что вы будете сегодня среди приглашенных к мадам де Роан, то ни за что не опоздал бы.
Александру пробрала дрожь. Голос Фонсома, низкий и чарующий, приобретал особенно пленительные нотки, когда он этого хотел, что уравновешивало несколько насмешливую улыбку, которую она заметила на его губах в тот момент, когда он ее узнал.
– Так вы уже встречались? – удивился Моден. – Тогда зачем было просить меня представлять вас друг другу?
– Потому что это было совершенно необходимо. Я впервые встретился с миссис Каррингтон на Бульварах, где она… опустошала магазины. Во второй раз она ужинала с друзьями. Я тоже был не один.
Маркиз де Моден был слишком тонким знатоком своих современников, особенно дам и выражений, которые принимают их личики, чтобы не заметить волнения молодой женщины и румянца на ее щеках. Пряча в усах улыбку, он извинился перед спутницей и поспешил навстречу видной даме, которая только что вошла в гостиную походкой королевы; на даме было темно-синее платье, искрящееся серебряными блестками. Оставить эту самоуверенную американку на растерзание одному из самых неотразимых мужчин Франции показалось ему интересной возможностью. Он решил понаблюдать, как станут развиваться события, с некоторого удаления.
Он был не единственным, кто заметил, как покраснела Александра. Болтая в углу с милейшей виконтессой де Жансе и графиней де Шавинэ, Антуан стал свидетелем всей этой короткой сцены, которую он немедленно соотнес со странным поведением Александры у «Максима». Внутренний голос, частенько дававший ему недурные советы, сейчас подсказал ему, что его подопечной угрожает опасность. Первым его побуждением было броситься к ней на выручку, но знатная дама из России, внушавшая ему восхищение, княгиня Палей, как раз стала засыпать его вопросами, что сейчас выводит его кисть и собирается ли он выставлять свои полотна на ближайшей выставке. Ему пришлось позволить Александре и Жану де Фонсому удалиться на пару в зимний сад.
Молодая женщина, сумевшая справиться с волнением, вовсе не походила сейчас на овечку, влекомую на заклание. Напустив на себя гордый и одновременно обольстительный вид, она обмахивалась перламутровым веером, который входил в ансамбль платья, и слушала кавалера, который расписывал, каким ударом было для него встретить даму, подобную ей, у «Максима». Когда он приступил к описанию своих непростых переживаний, она оборвала его:
45 
