очень нудно 
65 
– Почти ничего! Увидеть ваше лицо! Судя по вашему голосу, оно просто восхитительно, а я никогда не пропускаю женщины, если небеса посылают ее прямо в мои объятья, как, например, сейчас. Микелетто принесет мне факел, и я смогу тогда…
– Да как вы смеете!
От ярости она чуть не задохнулась. Теперь она поняла, с кем имеет дело. Имя Микелетто, которого весь Двор считал дьяволом во плоти, говорило само за себя.
Негодяй тем временем сбегал к крыльцу, рядом с которым горел искрящийся факел, и вернулся с ним к своему господину. Цезарь схватил факел одной рукой, другой не отпуская Шарлотты. Она вскрикнула, так крепко, до боли, впились его пальцы в ее руку. Несколько секунд он молча рассматривал восхитительное покрасневшее лицо девушки, глаза которой горели гневом.
– Я оказался прав! – сказал он, нарушая молчание. – Вы действительно очень красивы. Такое лицо, как ваше, забыть невозможно.
А теперь, когда вы в этом убедились, отпустите меня, сеньор, я вас заклинаю.
Она глядела ему прямо в глаза, гордо подняв голову и пересиливая гневом страх. Однако он покачал головой и ослепительно улыбнулся, продемонстрировав два ряда крупных, хищных зубов.
– Не так скоро. Вам придется заплатить за свою свободу, красавица. Думаю, что один поцелуй не будет слишком дорогой платой. Это такой пустяк.
– Но не для принцессы королевской крови, мессир. Вы переходите все границы. Я приказываю вам удалиться. Вы слышите, это приказ!
Смех Цезаря был резким, сардоническим.
– Принцесса королевской крови! Клянусь мадонной, вот это удача! Кем же вы будете, ваше величество?
Микелетто склонился к уху своего господина и что-то ему прошептал.
– Так, так! – сказал Цезарь, и в глазах его вспыхнул хищный огонек. – Значит, вы и есть та девушка, которую зовут самой красивой невестой Франции? Признаю, что действительность превосходит все, что можно себе вообразить. Поэтому я еще более страстно хочу этого поцелуя. Право же, вы себя не уроните, если согласитесь на него. Ведь я…
– Я знаю, кто вы такой, – бросила Шарлотта в бешенстве. – Вы считаетесь принцем, поскольку вы сын Папы, но в моих глазах вы внебрачный сын и проходимец. Я скорее умру, чем соглашусь на этот поцелуй.
Ей показалось, что сейчас Цезарь сломает ей руку, но тут он ее отпустил. Резким жестом он сорвал маску со своего лица, и перед ней предстали его правильные, властные черты. Он был очень бледен, глаза под густыми бровями горели гневом.
– А теперь послушайте, что я вам сейчас скажу, принцесса, – сказал он медленно, тщательно выговаривая каждое слово. – Вы оскорбили меня и отказали мне в поцелуе. Но я клянусь, что очень скоро вы поцелуете меня по доброй воле, и не раз. Я клянусь, что вы станете моею, на меньшее я не соглашусь. Я заполучу вас всю, ибо я – Цезарь Борджиа.
Отойдя на пару шагов, он скинул свою шапочку с павлиньим пером и изящным жестом раскланялся.
– Не забудьте о моих словах, Шарлотта д'Альбре. Скоро вы станете моею.
Затем, сделав жест Микелетто, он удалился к воротам замка, оставив девушку в полном замешательстве и несколько испуганной.
Весь последующий вечер Шарлотта, прислуживая королеве, была столь рассеянна, что та сделала ей несколько суровых замечаний. Потом всю ночь она не могла заснуть. И в ушах у нее то и дело раздавались зловещие слова:
– Вы станете моей…
С каким жаром это было сказано! На следующий день она попросила отпустить ее на несколько недель в монастырь принцессы Жанны и получила согласие.
Всего через несколько дней после прибытия гонца в монастырь Аннунциации, утром 12-го мая в Блуа пышно справлялась свадьба между Шарлоттой д'Альбре и Цезарем Борджиа. Двор как раз переехал в замок, ремонтные работы в котором закончились, и брачные торжества как бы знаменовали собой начало сезона.
Праздник был обставлен с подобающей помпой. Король лично повел невесту к алтарю. А Шарлотта была необыкновенно хороша: ее облегало белое сатиновое платье, по которому располагался причудливый золотой узор, на плечах ее покоилась накидка из соболей. Бриллианты, изумруды и жемчуга сверкали и переливались на ее шее и запястьях рук. Она была настолько бледна, что ее кожа как бы сливалась с белым цветом платья, и совсем не смотрела на своего жениха, который был весьма хорош собой, представителен и, как всегда, без меры разукрашен золотом и драгоценными камнями. Бриллиант, крепивший белое перо к его шапочке, был настолько крупным, что никто не мог оторвать от него изумленных взглядов.
65 
