очень нудно 
21 
Оба в этот миг не размышляли, просто чувствовали.
Желание, накрывшее их, было стремительным и острым. Оно нарастало и поглощало их, они погружались в него. Сейчас Кирби позволила себе эту столь быстротечную роскошь, которая часто оказывалась пустой и никчемной. Она жаждала движения, жара, вихря. Риска. Ведь без них жизнь ничего не стоила. От него кружилась голова, практически лишая сознания. Если этот поток мог умчать ее, то почему бы не поддаться течению? Такого раньше никогда не случалось.
До сих пор она не осознавала, что нуждалась в таком мужчине, в его силе и твердости.
Адам почувствовал, как легкое возбуждение внезапно обернулось болью – тупой, унылой и назойливой. Но он не мог ей сопротивляться, поскольку жаждал ее. Желание всегда было простым и не причиняло мук. Разве он не знал с самого начала, что Кирби в состоянии заставить мужчину страдать? И, зная это, не мог ли он избежать последствий? Не мог. Он все же был ранен. Держа ее, мягкую и податливую, в своих руках, страдал, желая большего.
– Не могли бы вы двое подождать до конца ланча? – раздался голос Фэйрчайлда.
С тихим стоном Кирби отстранилась от Адама. Вкус его губ сохранился и будет манить ее снова и снова, как брусок дерева, лежавший у нее на столе.
– Идем, – пробормотала она и вытерла губы Адама, словно давая обещание.
Она повернулась и потерлась щекой о его щеку. Он ощутил невероятную сладость этого простого жеста.
– Адам делал эскиз, – сказала Кирби отцу.
– Да, я вижу, – фыркнул Фэйрчайлд. – Он может рисовать тебя и все, что захочет, но после ланча. Я хочу есть.
Глава 4
Еда, казалось, успокоила Фэйрчайлда. Полакомившись приготовленным на медленном огне лососем, он долго и подробно критиковал сюрреализм. Стремление выпустить на волю воображение взывало к нему так яро, что он потратил почти год на изучение этого направления. Добродушно пожав плечами, он признал, что его успехи в сюрреалистической живописи весьма скромны, впрочем, как и погружение в абстракцию.
– Он спрятал эти полотна на чердаке, – сказала Кирби Адаму, ковыряя вилкой в салате. – Есть одна картина в синих и желтых тонах, где изображены циферблаты всевозможных размеров, они тают и растекаются, а в углу виднеются два левых ботинка. Он назвал ее «Отсутствие времени».
– Это был эксперимент, – проворчал Фэйрчайлд, следя за недоеденной Кирби порцией рыбы.
– Он отказался от огромной суммы денег, предложенной за нее, и запер, точно пленницу, на чердаке. – Она переложила свою рыбу на тарелку отца. – Вскоре его скульптура присоединится к картине.
Фэйрчайлд проглотил кусок рыбы и заскрипел зубами.
– Бессердечный ребенок. – В одно мгновение из дружелюбного херувима он превратился в злобного гнома. – В следующем году в это же время имя Филиппа Фэйрчайлда будет ассоциироваться со скульптурой. – Его щеки покрылись румянцем.
– Лошадиная пыль, – заключила Кирби и насадила на вилку огурец. – Этот оттенок розового тебе идет, папа. – Перегнувшись через стол, поцеловала его в щеку. – Он близок к фуксии.
– Ты не настолько выросла, чтобы забыть мою способность воспроизвести этот же тон на твоей мягкой точке.
– Растлитель малолетних.
Адам смотрел, как Кирби встала и обвила руками шею Фэйрчайлда.
– Пойду прогуляюсь, пока еще не пожелтела и не высохла. Ты со мной?
– Нет, нет, мне еще надо кое-что закончить. – Он похлопал ее по напрягшейся руке.
Адам заметил нечто, промелькнувшее между ними, затем Фэйрчайлд повернулся к нему.
– Идите с ней, заканчивайте свой… эскиз, – произнес он, хихикнув. – Вы уже попросили у Кирби разрешение написать ее? – Он нанес еще один удар по лососине. – Все просят. Но она никогда не позволяет.
Адам поднял бокал с вином.
– Я говорил ей, что собираюсь написать ее портрет.
Фэйрчайлд снова радостно хихикнул. Бледно-голубые глаза сияли от предвкушения двусмысленных ситуаций.
– Твердая рука, а? Ей всегда это было нужно. Даже не знаю, от кого она получила такой жуткий характер… – Он простодушно улыбнулся. – Должно быть, от матери.
Адам взглянул на портрет женщины со спокойным лицом и мягким взглядом.
– Несомненно.
– Видите то полотно, вон там? – Фэйрчайлд указал на портрет Кирби в детстве. – Это единственный раз, когда она мне позировала. И я же еще должен был платить этой несносной девчонке! – Он гневно вздохнул и снова набросился на рыбу. – Двенадцать лет от роду, а уже коммерсантка.
21 
