очень нудно 
138 
Тут мисс Вернон не выдержала и расплакалась. Его светлость герцог Заморна, на протяжении всей этой странной сцены остававшийся молчаливым зрителем, встал и покинул комнату. Когда он вышел, мисс Вернон зарыдала еще горше.
— Иди ко мне, Каролина, — сказал Нортенгерленд. Он усадил Каролину рядом с собой и утешительно погладил ее по вьющимся волосам. Она довольно скоро перестала плакать и с улыбкой сказала, что уже ничуть не огорчается, вот только мама была такая странная и вредничала.
— Не обращай на нее внимания, Каролина, — произнес граф. — Всегда приходи ко мне, если она злится. Я не позволю, чтобы твой дух сломили такими безобразными выходками. Тебе надо уехать от нее и поселиться со мной.
— Не знаю, что мама будет делать, если останется совсем одна, — сказала Каролина. — Будет изводить себя до смерти всякими пустяками. Если честно, папа, я нисколько не обижаюсь на ее упреки. Я к ним привыкла и не обращаю внимания. Только сегодня ома придумала что-то новое. Я этого не ожидала: она никогда прежде не говорила таким образом.
— Каким образом, Каролина?
— Не знаю. Я почти забыла ее слова, папа, но они меня разозлили ужасно.
— Что-то про тебя и герцога Заморну, — проговорил Нортенгерленд тихо.
Каролина снова вскинула голову.
— Она как будто взбесилась! Что за нелепые глупости!
— Какие нелепые глупости? — спросил Перси. — Я слышал только обрывки фраз, которые меня, признаюсь, удивили, но отнюдь не просветили.
— Меня тоже, — ответила мисс Вернон. — Только мне показалось, что она хочет сказать какую-то чудовищную ложь.
— По поводу чего?
— Не знаю, папа. Я ничего в этом не смыслю. Просто мама меня разозлила.
Некоторое время они молчали, потом Нортенгерленд сказал:
— А ведь мама тебя любила, когда ты была маленькой. Из-за чего такая перемена? Ты сердишь ее без повода?
— Никогда не сержу, только когда она первая начинает. Мне кажется, ее выводит из себя, что я стала такая высокая и хочу одеваться как взрослая, чтобы у меня были шарфики, и вуали, и все такое. И уж когда она принимается орать и называет меня бесстыжей девкой, тут уж делать нечего: приходится сказать ей в глаза чистую правду.
— И что, по-твоему, чистая правда?
— Что она мне завидует. Потому что люди будут считать ее старой, раз у нее такая взрослая дочь.
— Кто тебе сказал, что ты взрослая, Каролина?
— Элиза Туке. Она говорит, в мои лета у девушки должны быть платья, часы, секретер и своя горничная. Как бы я этого хотела! Мне так надоели детские платьица с бантом! И вообще, папа, они только для маленьких девочек. Как-то сюда приезжали дети лорда Энары, и старшая, сеньора Мария, как ее называют, была по сравнению со мною такой модницей, а ведь ей всего четырнадцать, на год меньше, чем мне. А когда герцог Заморна подарил мне пони, мама едва не запретила мне носить амазонку. Сказала, девочке и обычной юбки вполне достаточно. Но его светлость сказал, мне нужна амазонка, и шляпка тоже. Как же мама злилась! Кричала, что герцог Заморна толкает меня на путь погибели. И каждый раз, когда я их надеваю, мама закатывает скандал. Я вам завтра в них покажусь, папа, если вы возьмете меня покататься. Возьмете?
Нортенгерленд улыбнулся.
— Ты очень любишь Хоксклиф? — спросил он после короткого молчания.
— Да, мне тут нравится. Только я мечтаю побывать где-нибудь еще. Я хотела бы зимой поехать в Адрианополь. Будь я богатая леди, я бы давала приемы и каждый вечер ходила в театр или в оперу, как леди Каслрей. Вы знакомы с леди Каслрей, папа?
— Мы встречались.
— А с леди Торнтон?
— Тоже.
— Правда они обе очень модные и утонченные дамы?
— Правда.
— И очень красивые. Вы находите их красивыми?
— Да.
— А какая из них красивее? Расскажите мне о них. Я часто спрашиваю герцога Заморну, какие они, а он почти ничего не говорит, только что леди Каслрей очень бледная, а леди Торнтон — очень полная. А Элиза Туке, которая была когда-то модисткой у леди Каслрей, говорит, они дивно хороши. А как по-вашему?
— Леди Торнтон вполне мила, — отвечал Нортенгерленд.
— Да, но правда ли, что у нее темные глаза и греческий нос?
138 
