6 
И все же мы строили безумные планы: как он, обеспечив жену всем необходимым, уедет ко мне в Америку с двумя дочерьми, и там мы заживем одной семьей. Он отчаянно мечтал о настоящей семье. Так же, как и я. Мы без конца говорили об этом в комнатушке, выходящей окнами на реку, и временами верили, что так оно и будет… Все это длилось целых три недели, и каждый из дней становился чудесней предыдущего. Но мне предстояло расстаться с ним. И с Ирландией. Он обещал, что будет часто приходить на скалы, туда, где мы встретились, и глядеть через воды океана в сторону Нью-Йорка… в мою сторону…
Его звали Томас Конкеннан, и был он, как я уже сказала, фермером… И поэтом.
Аманда замолчала. Шаннон тоже хранила гробовое молчание, а когда задала вопрос, голос у нее был напряженный, неуверенный:
– А ты… Виделись ли вы когда-нибудь потом?
– Нет, – ответила мать. – Я писала ему иногда, и он отвечал… – Сжав губы, она пристально посмотрела в лицо дочери и, решившись, продолжила: – Вскоре после моего возвращения в Нью-Йорк я поняла, что беременна.
Шаннон затрясла головой, как бы не желая верить.
– Беременна? – переспросила она. Снова тряхнула головой и попыталась высвободить руку из пальцев матери. Она догадывалась уже, что будет сказано дальше, и не хотела этого слышать. – Но… Но зачем?
Разве…
– Я была во власти любви. – Аманда еще крепче, насколько хватало угасающих сил, опять сжала руку дочери. – С самого начала это было сильнее меня.
Никогда до того я и не мечтала, что у меня будет ребенок, что я найду кого-то, кто полюбит меня настолько, чтобы захотеть от меня ребенка. Но сама я очень хотела иметь этого ребенка. О, как хотела! И благодарила бога, что он послал мне такого человека. А печаль и сожаление испытывала лишь потому, что понимала: никогда не разделить мне с Томасом того, что принесла нам наша любовь. Никогда… Снова молчание. И потом:
– Его ответное письмо на мое сообщение о ребенке было полубезумным. Он хотел немедленно бросить все и приехать, потому что я не должна быть одна в такое время, он боится за меня. Я знала, что он сделает то, о чем писал. Но также знала, что это было бы непорядочно по отношению к его семье, неправильно. В то время как моя любовь к нему не была ошибкой. Я написала ему свое последнее письмо, в котором впервые солгала, когда сообщила, что ничего не боюсь, что я не одна и собираюсь уехать из Нью-Йорка…
– Ты устала, мама, – Шаннон не хотела больше ничего слышать об этом. Она чувствовала, ее мир покачнулся и нужно что-то сделать, чтобы восстановить в нем равновесие. – Ты говорила слишком долго. Отдохни, и пора принять лекарство.
– Он бы полюбил тебя! – В голосе Аманды была бессильная ярость. – Если бы у него только была возможность. В душе я всегда знала, что он любит тебя, хотя никогда не видел.
– Перестань, мама. Не надо больше… – Шаннон отодвинулась от нее, поднялась со стула. Она чувствовала легкую дурноту, вся кожа, казалось, сделалась сразу холодной и очень тонкой. – Не хочу дальше слушать. Мне не нужно…
– Ты должна, – громким шепотом прервала ее мать. – Прости за боль, которую причиняю, но ты должна знать все. Я уехала, – продолжала она, убыстряя речь. – Мои родные были в бешенстве, когда я сказала им, что беременна. Они велели мне убираться, требовали, чтобы я избавилась от ребенка. От тебя. Там, куда уеду. Чтобы все было сделано тайно и тихо, не вызывало пересудов, не навлекло позора на меня и на семью. Но я готова была умереть, только бы сохранить тебя, плод нашей с Томом любви. В своем доме я услышала много страшных слов, угроз и обвинений, приказов и требований. Они лишили меня средств к существованию. Отец сумел наложить запрет – он понимал толк в этих делах – на мой счет в банке, где лежали деньги, оставленные мне бабушкой. Денежные дела всегда были для него главными в жизни. Ведь деньги дают силу и могущество.
Чувствовалось, как ей трудно говорить, но она превозмогла себя.
– Я ушла из дома без сожаления, с теми деньгами, что оставались у меня в сумочке, с одним-единственным чемоданом.
У Шаннон не проходило ощущение, что она пребывает под водой, пытаясь выбраться на поверхность и глотнуть хоть немного воздуха. Но все же она сумела с предельной яркостью представить себе, как ее мать – молодая, беременная, почти без денег – выходит из дверей дома, где родилась, чтобы никогда не вернуться.
– И никого не было, кто бы мог помочь тебе, мама?
– Я знаю, Кэйт сделала бы это. Но ее осудили бы, а я не хотела, чтобы моя подруга страдала из-за меня, из-за того, что они считали моим позором. Я села в поезд и уехала на Север. Нашла там работу на курорте в Кэтскиллз. Официанткой. Там я встретила Колина Бодина.
6 
