11 
«Поездка в карете займет слишком много времени, — сказал доктор. — Нужно спешить!»
Она услышала слово «дрезина», не понимая, что оно означает.
Ее осторожно перенесли в другую повозку. Рядом с ней сел человек в униформе.
Все, в том числе и дети, пожелали ей счастливого пути. Марит через силу улыбнулась им и еле слышно поблагодарила.
Доктор что-то дал детям. Каждому — значительную сумму денег! Должно быть, он богат!
Так оно и было. Кристоффер Вольден был очень состоятельным человеком. И этот факт Лиза-Мерета не упускала из внимания.
Доктор тоже должен был ехать в этой странной повозке. Как чудесно! Теперь Марит была в безопасности. Ее корзинку и его багаж тоже погрузили, и он сказал, что уезжает из деревни.
Когда дрезина тронулась, Марит страшно перепугалась. Как быстро она неслась! И какой ровной была дорога! Впрочем, через равные промежутки времени она слегка сотрясалась — щелк, щелк! — и каждый такой щелчок болью отдавался в ее теле. Человек в униформе двигал рычаг — туда и обратно.
Значит, это и есть поезд? Нет, она однажды издалека видела поезд. Эта повозка была намного меньше и совершенно открыта.
Было уже совсем темно, но впереди повозки висел фонарь.
Она замерзла от такой быстрой езды. Доктор снял с себя куртку и укрыл ею жалкое, истощенное тело женщины. Край куртки надавил на правый бок, она вскрикнула.
— Больше всего болит справа, не так ли? — спросил доктор.
— Да, — прошептала она.
— Это хорошо.
Несмотря на то, что отец запрещал ей задавать какие-либо вопросы, она не удержалась и через силу произнесла:
— Что же в этом хорошего?
— Если бы ты чувствовала одинаковую боль по всему животу, это означало бы, что слепая кишка лопнула.
Она задумалась над его словами. Стала припоминать, не болел ли у нее весь живот. Нет, этого не было.
Казалось, к ней стали возвращаться силы, молоко пошло на пользу.
— Это наказание Господнее, — внезапно произнесла она.
Кристоффер вздрогнул от ее неожиданных слов.
— Чепуха, — сказал он. — За что ты должна была быть наказана?
— Я не любила отца. Лучше уж мне сейчас облегчить свою совесть, раз уж мне предстоит оказаться лицом к лицу со Всевышним.
— Если бы ты знала, сколько людей терпеть не могут кого-то из своих родителей, а то и обоих сразу, или не могут прийти с ними к общему согласию, ты бы так не говорила. Наверняка у тебя были причины относиться так к нему.
Она ощутила новый приступ боли. Она ощупью нашла его руку, как делала это уже много раз во время спуска с холма. Рука была всегда рядом.
На этот раз тоже. Это дало ей новые силы.
— Он не был добр к тебе? — спросил доктор.
— Я была не такой усердной, поэтому он иногда сердился на меня, — как бы извиняясь, ответила она.
— Могу себе представить… Значит, он не был добр к тебе.
— Не был… — с глубоким вздохом произнесла Марит. — Он… он любил мучить меня. Он делал все то, что мне не нравилось. Бил собаку. Запирал меня в доме. Дразнил меня уродиной. Говорил, что я дура.
Эта неожиданная тирада отняла у нее все силы. Закрыв глаза, она тяжело вздохнула.
— Простите… — с мольбой произнесла она.
— Ты не должна просить прощения за прегрешения других людей. Ты не уродина и не дура. И тебе не следует обременять свою совесть сознанием того, что ты не любила его. Ты делала для него все, что могла. Что он сделал для тебя?
Немного подумав, она ответила:
— Ничего.
Ах, как чудесно было рассказать кому-то обо всем!
Излить всю накопившуюся с годами горечь… Она в отчаянии пыталась побороть угрызения совести, ведь отец ее в самом деле был плохим! Конечно, она тоже была виновата, но…
— Я тоже думаю, что твой отец совершенно не заботился о тебе, — мягко произнес доктор. — Иначе ты не оказалась бы здесь и не говорила бы о наказании Господнем. Твоему отцу жилось с тобой не плохо, не так ли?
— Да. Во всяком случае…
Она не могла сразу подобрать нужные слова. Он пришел ей на помощь.
— Во всяком случае, чисто внешне. Что он сам думал по этому поводу, никто не знает. В то время, как тебе было с ним очень трудно, да? Собственно, о каком Боге ты говоришь? О том, который вознаграждает злых людей и наказывает беспомощных? Нет, так не годится!
11 
