очень нудно 
36 
Она продолжила свой обход согласно указаниям Кристоффера, направляясь в те корпуса, где лежали зараженные. Всем было любопытно, кто она такая, и когда она объясняла, что у нее целительные руки, все сразу же успокаивались. В ней видели спасение. Двое медсестер очень подозрительно смотрели на нее, и Бенедикте была рада, что не встретила никого из врачей. Им бы явно не понравилось подобное знахарство.
Но за ее спиной стоял Кристоффер.
В конце концов ей осталось заняться только одним Сандером Бринком.
Стоя в сумерках во дворе больницы, она пыталась собраться с мыслями. Из здания, где собирались медсестры, слышался радостный смех Андре, он явно не скучал там.
Сандер должен был увидеть сына.
Но не сразу. Сначала ей нужно было поговорить с ним, узнать, что он об этом думает. Ради самого Андре она не должна была спешить. Заразиться она не боялась. Нет, она думала прежде всего о душевном благоденствии мальчика. Нельзя ни с того, ни с сего сказать ребенку: «Посмотри, вот твой отец. Подойди и поздоровайся с ним!»
Тем более, когда наверняка не знаешь, как примет ребенка отец.
Глубоко вздохнув, Бенедикте направилась к Сандеру.
Марит была дома, в Свельтене. Она видела с детства знакомые леса, слышала голоса детей, игравших во дворе. Из дома доносился раздраженный голос отца: «Марит! Марит! Где тебя носит? Сколько еще ждать бедному старику, когда его, наконец, покормят?»
Несмотря на то, что все чувства ее были теперь расплывчатыми, она услышала в его голосе оттенок ненависти. Она возвращалась домой по цветущей лужайке, в руках у нее было ведерко. Ведерко это было очень тяжелым, и когда она заглянула в него, то увидела, что оно лишь наполовину заполнено молоком и что в нем плавает какая-то голова. Она видела только макушку и клок волос, но сразу узнала голову отца.
Кто-то шел рядом с ней. Человек дружелюбно посмотрел на нее и сказал: «Это только твоя ненависть, Марит, не обращай на это внимания!» Этот человек был доктором Вольденом. На нем была вязаная жилетка и брюки до колен, в руках у него была корзинка, с которой она прибыла в больницу.
Внезапно они оказались в странной повозке, называемой дрезиной, и ее сон превратился в настоящий кошмар. Они ехали прямо в какой-то темный лес, наполненный мертвецами. Все ее родственники, братья, невестки и их дети свешивались с деревьев, и когда она посмотрела на доктора Вольдена, то оказалось, что это вовсе не он, а какое-то существо с лицом ее отца и дьявольским смехом.
Чем закончился этот сон, она не узнала, потому что в следующий миг она оказалась среди ослепительного небесного пейзажа, где все было совершенно недолговечно. И она почувствовала, что приближается к своей конечной цели и подумала: «Вот я и умираю, но в этом нет ничего страшного, я ощущаю такое чудесное спокойствие, я не несу больше ни за что ответственности».
Яркий свет вдруг зажегся перед ней, и она увидела доктора Вольдена, протягивающего к ней обе руки.
Но она никак не могла до него добраться. Он стоял и легким движением пальцев манил ее к себе. Но она не могла приблизиться к нему. И тогда он сказал: «Скоро, Марит, скоро мы будем вместе, навсегда! Навсегда!»
Навсегда? В смерти?
Вдруг что-то зашевелилось в ней, не в буквальном смысле, конечно, нет, просто чья-то воля воздействовала на ее волю, звала ее к жизни. Да, но что хорошего было у нее в жизни?
А что, если… Что, если это доктор Вольден зовет ее обратно? Может быть, он это имел в виду? Что она должна бороться за возвращение к жизни, чтобы соединиться с ним?
Она не могла, она чувствовала такую усталость. Ей хотелось только покоя.
Но разве в детстве она не слышала о том, что один из их соседей «умер», а потом снова вернулся к жизни?
Он потом рассказывал о ярком свете и вышедшем ему навстречу умершем родственнике. А потом его вылечили.
Она тоже видела свет. Но сначала она видела густой туман. И доктора Вольдена, Кристоффера.
А что, если он ждет ее в мире живущих? А она направляется в иной мир, прочь от него?
Мысли ее путались. Но воля, вторгшаяся в ее сознание, зажгла в ней желание, которое постепенно становилось все сильнее и сильнее: «Я все-таки хочу жить. Хочу бороться за жизнь. Только бы это не было поздно!»
Чья-то сильная воля извне пропала, теперь она слышала молитву, но звуки были такими неясными, что она не различала слов, слыша только их отзвук.
36 
