очень нудно 
31 
Где ему было знать, что страсть Виллему принадлежит только одному человеку?
Наконец путь был свободен, отряд мог двигаться дальше. У всех сразу стало легче на душе.
Достигнув дна ущелья, люди бросились на землю и пили прямо из реки. Потом они поили лошадей и лили на себя воду.
Виллему с завистью смотрела на полураздетых мужчин. Она огляделась по сторонам. За выступающей скалой был небольшой водопад, а значит, и заводь, в которой должно было быть поглубже.
Двое из отряда были заняты лошадьми, другие разбрелись по узкому берегу речки. Виллему незаметно скользнула за скалу. Она не ошиблась, под водопадом и в самом деле была большая заводь — лучшего места для купания и не придумать! Виллему скинула с себя надоевшую драгунскую форму и, обнаженная, бросилась в воду.
Никогда она не испытывала такого блаженства! Разгоряченная летним зноем и собственным жаром, сжигавшим ее изнутри, она наслаждалась мягкой прохладой прозрачной воды, любовалась брызгами, в которых играли солнечные лучи.
Виллему не заметила, что вокруг стало подозрительно тихо…
Доминик, державший лошадей, вдруг обнаружил, что рядом с ним никого не осталось, однако истинный смысл случившегося не сразу дошел до его сознания.
На одной из скал в кустах притаился Фольке, он раздвинул ветки и, затаив дыхание, смотрел куда-то вниз, под водопад. Рот у него раскрылся от удивления. Круглые глаза стали еще круглее, взгляд слегка затуманился.
Рядом с ним стоял Ёте.
— Ну и тело! — вздохнул он про себя и облизнулся. — Никогда такого не видел. Я получу ее во что бы то ни стало. И как можно скорее! Сегодня же!
Кристоффер тоже не мог отвести глаз от купающейся Виллему, он притаился неподалеку от Фольке. Хоть он и считал, что его в жизни уже ничем не удивить, он был растерян. Такое он видел впервые.
Рядом с Кристоффером стоял Йенс. Слезы жгли ему глаза, горло перехватило. Отчаяние и безнадежность чувствовал он, созерцая это прекрасное женское тело. Ему случайно приоткрылся мир, доступа в который он был лишен.
Из всех четверых только Ёте знал, как выглядит обнаженная женщина. Остальные довольствовались лишь своим пылким воображением. Их так потрясло увиденное, что время для них остановилось.
Но не они одни любовались Виллему…
Выше на склоне притаился атаман Лилле-Йон, он не мог поверить своим глазам.
— Черт меня подери! — выругался он. — Гляньте-ка, ребята! Баба! Выходит, среди них — баба! Да какая!
Разбойники пожирали Виллему глазами. Даже на таком расстоянии они видели, как она хороша. Ее светлые золотистые волосы вились короткими локонами, они переливались и горели на солнце.
— Она достанется мне! — тихо, но внятно произнес Лилле-Йон. — Но брать их будем теперь не так, как задумали. Бабу я получу первым. А как натешусь, придет ваш черед.
— Как же мы теперь с ними разделаемся? — спросил один из разбойников, от вожделения у него в уголках губ выступила слюна.
— А вот послушайте…
Доминик был сбит с толку. Куда все подевались? Он огляделся.
Ёте словно врос в землю, взгляд его был устремлен вниз, под водопад. Доминик ступил на скалу и чуть не споткнулся о Фольке, который тут же испуганно вскочил на ноги. Обеими руками он прикрывал низ живота, вид у него был комичный. Кристоффер и пыхтевший Йенс при виде Доминика поспешили ретироваться к лошадям.
Наконец Доминик увидел Виллему, и его словно обожгло.
Виллему стояла спиной к берегу, вода доходила ей до колен, в ликующей радости она протягивала руки к солнцу. Голова у нее была откинута, она смеялась, даже не подозревая о том смятении, в какое привела всех своим купанием.
— Виллему! — взревел Доминик на все ущелье.
Забыв о своей наготе, она повернулась на его голос. Доминик отвернулся, чтобы не смущать ее. Но вид обнаженной Виллему навсегда врезался ему в память…
— Сейчас же оденься! — крикнул он, стараясь перекричать шум водопада.
Краем глаза он видел, как она вышла из воды и стала одеваться. Одежда липла к влажной коже, и Виллему сердилась. Когда она натянула рубаху, Доминик спустился со скалы и подошел к ней.
— Что это ты затеяла? — зло проговорил он и, взяв ее за плечи, крепко встряхнул.
Виллему жалобно вскрикнула.
— Но ведь меня тут никто не видел. Кроме тебя, а ты… — начала она оправдываться.
31 
