очень нудно 
30 
Ивана передернуло. Последнее, чего ему хотелось в жизни, — это кашки на молоке, с самого раннего детства не терпел!
— Не надо каши! — прорычал он.
— Правильно, не надо каши, — поддержал Кьетт, лишний раз доказывая, что жизненный опыт от возраста напрямую не зависит. — Но если любезный хозяин поищет, не завалялось ли у него что-то, кромекрупы, а еще выделит нам хорошую комнату на ночь, у нас найдется, чем его отблагодарить за хлопоты, не дожидаясь, пока это сделает казна.
Трактирщик заметно оживился, кислая мина сменилась угодливой.
— Ах, ну разве могу я отказать в услуге таким благородным господам! Сделаю все, что в моих силах! Надеюсь, дорогие гости не откажутся от жаркого из кабана, рыбного рулета и запеканки с черничным соусом?
Дорогие гости не отказались.
— Да! И еще! Там, у коновязи, остался наш спутник, он нездоров и не может идти сам. Так нет ли у вас тут крепкого работника, чтобы снял его с лошади и отнес наверх?
При этих словах нолькра Иван ощутил острый укол совести: про несчастного снурла он успел напрочь позабыть.
— Нездоров? — заволновался трактирщик. — Уж не оспой ли он болен или, спаси господи, чумой?!
— Разумеется, нет! — Кьетт с негодованием отверг подобное предположение. — Он и не болен вовсе, просто его слишком утомила долгая дорога верхом. Он, видишь ли, по природе своей — снурл.
— Снурл? — искренне поразился хозяин. — Верхом? Впервые слышу подобное! Ладно бы в кибитке… Снурл — верхом! Вот диковина…
Не переставая удивляться вслух, он дернул за шнурок, кокетливо украшенный бантиком. Где-то в отдалении послышался звон, секунду спустя из-под лестницы вынырнул огромный детина с физиономией дебильноватой и заспанной — в заведении он совмещал должности вышибалы и грузчика.
— Звал, хозяин?
— Увидишь у коновязи снурла, забери и отнеси наверх. Только бережно, не повреди лапищами своими… — велел трактирщик и посетовал: — Работничек! Ему бы ума — хоть десятую часть от роста — цены бы не было парню… Прошу, ваши милости, к столу, к столу, сей момент все подано будет.
Конечно, они вели себя бессовестно. И каждый мысленно ругал себя последними словами. Но когда работник пронес мимо бесчувственное снурлово тело, расслабленно висящее у него на руках, ни один не оторвался от еды, чтобы оказать страдальцу посильную помощь. Только когда большая часть снеди была уничтожена, а оставшуюся уже не хотел принимать организм, они поднялись наверх в отведенную им четырехместную комнату.
Болимса Влека они обнаружили аккуратно уложенным на кровати. Правда, дурень не догадался даже снять с него мокрый, густо забрызганный грязью плащ и ею же облепленные сапоги. Пришлось-таки потрудиться, избавляя горемычного спутника от лишней амуниции. Затем в ход снова был пущен весь арсенал по приведению обморочного в чувство, но даже магия нолькра не помогла на этот раз. Зато сработал метод совершенно нетрадиционный. Наитие нашло на Ивана — взял с подноса кусок рыбного рулета (всю недоеденную снедь заботливо доставила в комнату служанка — вдруг важные господа проголодаются ночью?) и принялся водить у снурла под носом. Тот оживился, заерзал, открыл глаза…
— Вот вам и пожалуйста! — радостно удивился Кьетт. — А то лекари напридумывали перья жженые, нашатыри разные! Пироги-то, оказывается, куда эффективнее! Надо знать на будущее.
Обмороком своим Влек был очень смущен.
— Даже не представляю, как это получилось! — сокрушался он. — Совершенно не представляю! С чего бы?.. Опять я вам столько хлопот доставил…
Ивана его нытье раздражало куда больше, нежели упомянутые «хлопоты», захотелось ответить что-то язвительное. Но Кьетт неожиданно растерял все то презрение, что питал к роду снурлов, и принялся беднягу утешать. Типа какая ерунда, с каждым может случиться, всему виной чужой мир, это он так действует. А под конец еще и комплимент сделал:
— Никогда не видел прежде, чтобы снурлы так хорошо держались в седле.
Бледные пухлые щеки Болимса Влека зарделись, он был явно польщен.
— Меня в детстве водили в манеж кататься на пони…
— Полезный навык, — одобрил нолькр великодушно. — Еще немного тренировки, и ты станешь лихим наездником.
Иван глянул подозрительно — издевается, что ли? Но Кьетт был убийственно серьезен.
30 
