25 
Красивое смуглое лицо цергарда заметно побледнело, но он смог справиться с нервами, вряд ли присутствующие заметили перемену в его состоянии. Ответил мстительно:
– Я имел в виду: как сумасшедший. Потому что только сумасшедший может быть столь безрассудным. Ваш отец, что уж греха таить, тоже был склонен к неоправданному риску, но он, по крайней мере, мог оставить после себя преемника, чтобы обеспечить бесперебойное функционирование вверенных ему ведомств. Вы не можете сделать даже этого. Вы не оправдываете его надежд, Эйнер Рег-ат! – закончил он победно. Что может быть хуже, чем сын, не оправдавший родительских надежд?
Обвиняемый медленно встал. Придал лицу выражение глубокой серьёзности. Заговорил смиренно:
– Жаль, что происшествие видится вам в столь трагическом свете, соратник Репр, и я признателен вам и за беспокойство, и за искренние слова. Но что касается моего поведения… Простите, господа, вплоть до последних трагических событий я действительно наивно полагал, что крумская трасса совершено безопасна, как неоднократно уверял нас соратник Кузар. Кто же мог подумать, что доверие к его словам – признак сумасшествия? А насчёт преемника – тут вы зря тревожитесь, дорогой соратник Репр. Почему вы решили, что я такового не назначил?
Вот тут он не смог сдержать эмоций, и сам, сам безнадёжно испортил так хорошо начатое дело!
– О чём вы говорите?! – вырвалось с испугом. – У вас же нет сына! А если бы и был… Его возраст…
– Да при чём тут сыновья, господа? В законе ясно сказано: «Верховный цергард вправе назначить преемника по своему усмотрению, руководствуясь соображениями…» и так далее. О степени родства ни слова! Вы зря считаете меня столь легкомысленным, соратник Репр. Я вполне осознаю всю степень ответственности, возложенную на меня героическим моим отцом, и уж конечно позаботился о том, чтобы в случае моей преждевременной гибели (война есть война, господа!) бесперебойное функционирование вверенных мне ведомств не было нарушено. Преемник давно назначен, причём не один, а несколько, в указанном порядке: случись что, не допустите боги, с одним – уже подготовлен другой. Вы можете быть совершенно спокойны, дорогие соратники! – он одарил присутствующих очаровательнейшей улыбкой, но это была улыбка хищника.
– Так может быть, вы назовёте нам их имена? – процедил Репр хрипло, он сознавал, что битва поиграна, но не мог отступить так легко.
Цергард Эйнер скорбно вздохнул.
– Но это может быть опасно, господин соратник! Кругом враги, вам ли этого не знать! Зачем подергать людей напрасному риску? Согласитесь, ведь и сами вы склонны лишний раз не называть имён! – тут он взглянул так выразительно, что Репр вдруг ясно понял: замечательный мальчик из Мугура давным-давно перестал быть тайной.
Он хотел сказать что-то ещё, как-то повернуть ситуацию в свою пользу, но не успел. Резкие, неприятные звуки нарушил тишину, на мгновение повисшую в зал Торжеств. Это хлопал в ладоши цергард Ворогу, медленно, раздельно. И из трубки его, вставленной вместо выжженного когда-то горла, доносился отрывистый лай – цергард Ворогу смеялся. А отсмеявшись, проскрежетал:
– Думается мне, настала пора прекратить совещание, господа соратники. У вех нас есть дела.
Так сказал он, и господа согласились. Потому что слово Ворогу Пор-ата значило очень много в Совете цергардов, хоть и сидели все девять за одним овальным столом, что по-прежнему символизировало полное отсутствие какой бы то ни было иерархии.
…День оказался интересным – давно такого не выпадало. Утреннее совещание заставило цергарда Ворогу задуматься.
Постарели, постарели господа офицеры! Зажрались, утратили былую хватку контрразведчики, некогда так лихо узурпировавшие власть в стране! Погрязли в междоусобных интригах, и семейных делишках… А мальчишка молодец, ничего не скажешь. Реган Игин-ат, чтоб ему в лучшем мире костью подавиться, вырастил достойную смену! С отцом было непросто – с сыном будет ещё сложнее. И пока не стал поздно, нужно решать, что делать с ним дальше – возвысить или уничтожить…
* * *
Несколько дней агард Тапри не мог прийти в себя, жил как в полусне. Вокруг него что-то происходило, помимо его воли и осознанного участия. Какие-то доброжелательные, услужливые люди, все выше него по званию, устраивали его судьбу: оформляли документы, выправляли пропуска, снимали мерки, снабжали имуществом и продовольственными карточками… Он исполнял их рекомендации и советы – да-да, именно советы, а не приказы! – с добросовестностью механической куклы, а сам всё не мог поверить обрушившемуся на него счастью. Казалось, вот сейчас он проснётся, и всё вернётся на круги своя, и вместо недосягаемых высот Генерального Штаба опять будет обычное отделение контрразведки Крума, сонное и обшарпанное, где ему, по большому счёту, и место. И это будет только справедливо, потому что не совершил он в жизни своей ничего выдающегося, ничем не заслужил столь внезапного и стремительного взлёта.
25 
