очень нудно 
114 
— Ну, отчего, отчего я не догадался выспросить у волхва про обратный путь? — каялся Роман Григорьевич. — Когда имеешь дело с чародеями, нужно в любую минуту ждать подвоха. Нарочно нас в ловушку заманил, старый рабойник! Похоже, господа, придётся нам тут ночевать. Как говорится, утро вечера мудренее…
— Верно! — обнадёжился Тит Ардалионович. — Не случайно же об этом во всех народных сказаниях говорится! Мы пришли на Буян поутру, значит, и уйти с него должны утром! Вот увидите, завтра дорога непременно проявится!
— Вашими бы устами, юноша, да мёд пить, — скептически буркнул Листунов, расстилая на травке своё элегантное пальто и сворачивая щёгольские брючки с лампасами на манер подушки.
Ночь прошла тревожно.
Едва багровый солнечный шар скатился за море, как остров зазвучал десятками разных шумов и голосов. Далеко внизу о скалы грохотал прибой, ему откликалось гулкое эхо. В траве неумолчно стрекотали, звенели цикады — скоро стало казаться, будто не в траве они звенят, а прямо в голове. Среди дубовых ветвей завелась какая-то птица, принялась канючить: «Пи-ить! Пи-ить!» Издали ей откликалась другая, уговаривала: «Спи-и! Спи-и!». Сам дуб — не кощеев, другой — шелестел на ветру, да ещё и поскрипывал. Потом там же, на дубу, началось шевеление, будто кто-то крупный завозился. Тит Ардалионович вгляделся в темноту — увидел рыбий хвост. Русалка, понял он. Тьфу-тьфу, чур меня, чур — сжался в комочек, глаза закрыл, чтоб не защекотала. А русалка затянула песню, долгую и скучную, без слов. Или не пела она, а плакала? Песню подхватили на других, отдалённых деревах — такой стон стоял, что в лесу взвыло от тоски. Громко взвыло, на весь остров — мороз по коже!
— Цыть, окаянныя! — осерчал кто-то большой, хриплоголосый. — Покою от вас нет! Вот я ужо…
Русалки испугались, притихли. Но в лесу продолжало выть — хоть и далеко, а всё равно, страшно.
— Не ворчи, не ворчи, старый, — мурлыкнул бархатный голосок. — Сказку стану сказывать, а ты слушай. В некотором царствии, некотором государствии жил был молодой да пригожий ведьмак по имени Роман, по батюшке Григорьевич, служил по сыскной части. И состоял при нём верный помощник Тит, Ардальёнов сын, молодец всем хорош: толстый да румяный…
«Это я-то толстый? — справедливо возмутился Удальцев, потому что и в самом деле не был ни толстым, ни даже упитанным, просто сложение имел плотное и широкую кость. — Нашли толстого! На Листунова бы лучше посмотрели! — и тут только сообразил. — Ах! Да ведь это про нас сказка! Спроста ли? Нет ли в ней ответа, как нам с Буяна выбраться?» Стал вслушиваться внимательней, но чем больше старался, тем сильней его усыплял бархатный голос, пока совсем не усыпил.
А разбудили чайки, уже на рассвете. Уж так дико орали, так орали, будто их режут. Тит Ардалионович вскочил в панике, не разобрав, в чём дело. И тут только сообразил, что проспал ночь напролёт, хоть и уговаривались они дежурить посменно. Ох, какой стыд!
Но оказалось, нет никакого стыда — не он один проспал. Не он один попытался узнать конец сказки о молодом ведьмаке и его румяном помощнике.
Дольше всех продержался Ивенский: узнал о том, как нежить заморская, долгоногая, хотела ведьмака Романа Григорьевича пожрать, ан не вышло, токмо зубами лязгнула да убралась восвояси. Листунова сон одолел в тот момент, когда добрый молодец Иван (не царевич, и не шибко дурак) вошёл в расписной терем, глядь — а на полу мертвец. Удальцев захватил немногим больше: неласковую встречу Ивана-служилого человека с «гостями столичными».
— В общем, мы всё проворонили, — подвёл итог Роман Григорьевич. — Повезло ещё, что нас никто не пожрал сонными. Давайте караулить дорогу, а то и её упустим.
Караулили до полудня, голодные и злые — дорога не проявилась, радужные надежды Тита Ардалионовича не оправдались. Вдобавок, стала нестерпимо мучить жажда — оно и неудивительно, со вчерашнего утра во рту капли не было.
— Интересно, живую воду можно пить? — просипел Удальцев. Пересохшее горло щипало, язык еле ворочался. «Эх, такая роса утром лежала на траве — как не догадался слизнуть?»
Ивенский пожал плечами.
— Кто её знает? Надо попробовать. Бог даст, не отравимся, живая всё-таки. Не от жажды же помирать?
Взял у Листунова фляжку, храбро сделал глоток… и тут же принялся фыркать и отплёвываться. Сама вода на вкус оказалась солёной, как кровь, а из каждого Роман Григоричева плевка зародилось по лягушке.
114 
