очень нудно 
132 
— Согласен, — Земшин растянул в усмешке красиво очерченные губы, подкрутил удалой ус. — Мненеприятности тоже не нужны. — Похоже, он в себе не сомневался.
— Сожалею, но одного вашего согласия тут недостаточно, — холодно заметил Ивенский. — У нас целый вагон свидетелей.
— Не беспокойтесь, сударь, они будут молчать… Прошу вас дать слово, господа! — торжественно воззвал он к сослуживцам.
— Слово чести! — откликнулись те.
До Узуновки оставался час пути. Офицеры от сыскных, наконец, отстали. Но принялся ворчать Листунов, объяснять Роману Григорьевичу всю глупость и несвоевременность «этой опасной затеи». Можно подумать, он сам этого не понимал! Но всякому терпению однажды приходит конец, особенно когда тебя в глаза обзывают трусом.
…Стреляться решили из своего оружия, на германский манер: с места и по сигналу, но с десяти шагов вместо обычных двадцати пяти. «Чтобы далеко не разбредаться, всё ж-таки станция рядом» — объяснили столь короткую дистанцию секунданты. Листунов, услышав, только за голову схватился, напустился на Удальцева:
— Вы с ума сошли? Зачем согласились на такие условия?! Это же верная погибель!
— Ну, разумеется! — подтвердил тот с довольным видом. — А вы хотите, чтобы гадкий штабс-капитан остался жив?
— Я хочу, чтобы остался жив Ивенский! — вспылил Иван Агафонович. — По крайней мере, до тех пор, пока наша, с позволения сказать, «историческая миссия» не будет выполнена. Почему из-за вашего болезненного самолюбия я должен оставаться без поддержки Серого Волка, если таковая положена мне по праву?!
— Ох, и правда! — свежее лицо Удальцева затуманилось. Принимая условия дуэли, он как-то упустил из виду, что сам Роман Григорьевич окажется в положении ничуть не более выгодном, чем его противник.
Однако, уже поздно было что-либо менять. Состав приближался к Узуновке.
…Станция действительно была тихая, и обещанный лесок рядом имелся. Снегу в нём было по колено, сразу набрались полны сапоги. Мало того, в ветвях могучих старых тополей, высившихся на опушке, как раз обустраивалась на ночёвку огромная стая серых ворон. Гадкие птицы тут же решили принять в предстоящей дуэли самое непосредственное участие. Вот уж кто разил без промаха! Особенно досталось бедному, ни в чём не повинному полковому доктору — с его фуражки только что не капало. Впрочем, остальные тоже были хороши. Трагедия начинала отдавать фарсом.
Бранясь на чём свет стоит, перепачканные птичьим помётом дуэлянты кое-как отсчитали десять шагов по сугробам, разбрелись. Земшин лихо скинул шинель и фуражку — так ему показалось удобнее.
— Га-а-товьсь! — прозвучало по-военному. Что поделаешь, если поручик Москин, секундант Земшина, привык не благородными дуэлями распоряжаться, а командовать своими солдатами?
— Стойте! — вдруг перебил Роман Григорьевич. В голову ему пришла очень неприятная мысль: получается дуэль-то нечестная! Не иначе, сынок у полковника Ивенского заговорённый, — ходила в полку молва. — Только что не в упор осман стрелял — шагов с пяти, не дальше, и то пуля вбок ушла, вскользь задела!Да, дуэль с ведьмаком — это уже не дуэль, а самое настоящее убийство… — Господа, вынужден предупредить: я некоторым образом заговорён от пуль. Не угодно ли будет сменить оружие?
— О-о! Начинается! Труса празднуем, господин сыскной?
— Ну, как вам будет угодно. Я предупредил. Командуйте, поручик.
— Га-а-товьсь… Цельсь… Пли!
Время остановилось. Медленно-медленно, объятая коротким пламенем, вылетела пуля из ствола, чуть позже раздался звук. Пуля ползла по воздуху и мелко дрожала. Он чуть отклонился вбок, чтобы ей не мешать, и она проползла мимо, начала вгрызаться в ствол старого тополя. Вороны закопошились наверху, стали потихоньку отрываться от веток, множество гадких белёсых комочков повисло в воздухе, они опускались плавно, как крупные снежинки…
«Дуэль!» — вспомнил Роман Григорьевич, тряхнул головой, отгоняя наваждение. Старательно, чтобы не вышло беды, прицелился, нажал на курок…
— А-а! — коротко, болезненно вскрикнул Земшин, опрокидываясь в сугроб. Лицо его мгновенно залилось красным, он ничего не видел вокруг.
К нему подбежали, над ним склонились.
Напрасно торжествовал Удальцев, вообразивший, что противник Романа Григорьевича мёртв. Пуля прошла по касательной, сдёрнув с черепа узкую полоску кожи. В роскошной рыжей шевелюре штабс-капитана образовалась борозда. Кровищи было — страсть, но с первого же взгляда стало понятно, что жизни раненого ничто не угрожает.
132 
