87 
Когда все оказались на берегу безмолвного озера, солнце уже заволакивали облака, а с озера быстро надвигался плотный туман, и Дуг, глядя, как он надвигается, испугался — будто от осеннего неба оторвалась огромная грозовая туча и, опустившись, поглотила берег, городок, играющий упоённо оркестр.
Шествие остановилось. Ибо теперь откуда-то из тумана, из-за невидимой пристани, слышался звук огромного приближающегося парохода, скорбно завывающего время от времени голосом маяка-ревуна.
— Ну, скорей, мой мальчик, на пристань, — тихо сказал дедушка.
— Давай наперегонки!
Попрыгунчик кинулся вперед.
Дуглас не шевельнулся.
Ибо пароход уже выходил из тумана, шпангоут за белым шпангоутом, иллюминатор за иллюминатором, и вот он стал в конце пристани и перекинул сходни.
— Почему… — Дуглас уставился на пароход. — Почему у парохода нет названия?
Все посмотрели — и правда, никакого названия на носу длинного белого парохода не было.
— М-мм, видишь ли, Дуг…
Пароход пронзительно загудел, и толпа, зашевелившись, понесла Дугласа по доскам пристани к сходням.
— Дуг, иди первый!
— Играйте, пусть он идет под музыку!
И оркестр, подняв вверх тонну меди и двести фунтов колоколов и цимбал, три раза подряд исполнил «Поздравляем, поздравляем, поздравляем мы тебя», и Дуглас оглянуться не успел, как оказался на палубе, а за ним туда вбегали люди, каждый торопливо ставил корзину со съестным и — назад, на пристань…
Бамм!
Сходни упали.
Дуглас повернулся молниеносно, вскрикнул.
Он был на пароходе один. Его друзья и родные остались, как в ловушке, на пристани.
— Постойте, подождите! Сходни упали не случайно. Их убрали нарочно.
— Постойте! — испуганно закричал Дуглас.
— Да, — негромко сказал внизу, на пристани, дедушка. — Постойте.
И тут Дуглас понял: те, кто стоит на пристани, вовсе не в ловушке.
Дуглас заморгал.
Это он на пароходе в ловушке.
Дуглас закричал. Пароход пронзительно завыл. Расстояние между пароходом и пристанью начало увеличиваться. Оркестр играл «Колумбия, жемчужина океана».
— Постойте же, ну!
— Пока, Дуг!
— Подождите!
— До свиданья, Дуг, до свиданья! — кричали обе городские библиотекарши.
— Пока, — прошептали все, кто был на пристани.
Дуглас посмотрел на корзины с едой, и ему вспомнился чикагский музей, где несколько лет тому назад он видел египетскую гробницу, а в ней вокруг небольшой, вырезанной из дерева лодки были игрушки и корзины с высохшей от времени едой. Воспоминание обожгло его, как порох, вспыхнувший перед глазами. Он завертелся на месте, как безумный, и закричал.
— Пока, Дуг, пока!..
Женщины махали белыми платочками, мужчины — соломенными шляпами. Кто-то поднял маленькую собачку и помахал ею.
А пароход уплывал от пристани по холодной воде, и туман окутывал его все плотней, и звуки оркестра таяли вдали, и теперь Дуглас едва различал своих тётушек, дядюшек и близких родственников.
— Подождите! — закричал он. — Ещё не поздно! Велите им повернуть назад! Вы тоже можете поплыть со мной на экскурсию! Да, правда, поплывем вместе!
— Нет, Дуг, только ты один, — послышался откуда-то с берега голос дедушки. — Плыви, мой мальчик.
И теперь Дуглас знал, что, кроме него, на пароходе никого нет. Если пробежать по нему и заглянуть во все закоулки, не увидишь, капитана, не увидишь старшего помощника, не увидишь никого другого из экипажа. Он один на борту этого парохода, который, тоже совсем один, уходит в туман, между тем как внизу пыхтят и стонут огромные двигатели — эта лишенная разума, занятая собой жизнь.
Как автомат, он двинулся к носу. И вдруг почувствовал уверенность в том, что если ляжет на край палубы и опустит вниз руку, он нащупает на борту название, только что выведенное краской.
Почему погода не по времени? Почему снова тепло?
Ответ прост.
Пароход называется «ПРОЩАЙ, ЛЕТО».
И вернулось лето только за ним одним.
— Ду-уг!.. — Голоса доносились все слабее. — До свиданья… пока… пока…
— Попрыгунчик, бабушка, дедушка, Билл, мистер Винески, нет, нет, нет. Попрыгунчик, бабушка, дедушка, спасите!
Но берег был пуст, пристань скрылась из виду, люди разошлись по домам, и пароход, прогудев в последний раз, разбил сердце Дугласу, и осколки слезами падали из его глаз, и он зарыдал, произнося имена всех, кто остался на берегу, и их имена слепились в одно огромное страшное слово, оно сотрясло его душу, и кровь его сердца выплеснулась в одном судорожном вопле:
87 
