очень нудно 
109 
Даня пополз. Потом вскочил и, заплетаясь ногами, заспешил к забору. Заборчик казался несерьезным, почти декоративным, но это Даню и подвело. Его здоровенный ботинок – настоящий обувной корабль – намертво застрял между пиками. Даня пыхтел и обреченно дергал ботинок. Наконец его удалось освободить. Он с облегчением перекинул вторую ногу вслед за первой и торопливо помчался вдоль парка. Слева была короткая полоска серого снега, переходящего в плиты, перечеркнутые трамвайными рельсами. Даня хотел их перебежать, но вместо этого снова кинулся к забору. Родиона он не увидел: тот сливался со снегом. Зато внезапно понял, что его отступление не осталось незамеченным. К нему мчался топорник с пакетом и оба худощавых загонщика. Если «пакет» бежал грузно, то загонщики неслись, как гепарды. Даня осознал, что верблюжьей рысью уйти от таких нереально. Возможно, верблюд и способен отплеваться от гепарда, но явно не скрыться от него. Парализованный ужасом, Даня застыл, вцепившись в забор.
Один из арбалетчиков остановился и вскинул руку. Вначале Даня увидел, как с нее слетела пробитая газета, а потом что-то звякнуло о прутья с пиками и, изменив направление, упало у его ног. Даня наклонился. Болт был деревянный, хорошо подогнанный, с четырехугольным наконечником и опереньем из двух узких полосок кожи. Люди-гепарды мчались теперь там, где, как Даня знал, лежал Родион. Не успел Даня удивиться, куда тот пропал, как из снега взметнулась рука с блестящим полумесяцем. Металлический звук тетивы, яростная вспышка пнуфа и – «гепард» исчез. Другой «гепард», пригнувшись, метнулся под защиту деревьев. Укрывшись за березой, он вскинул арбалет и выцеливал снег, не разобравшись пока, откуда стреляли.
Преследователь был уже у забора. Здесь пакет сорвался, зацепившись за ветку, и Даня обнаружил, что берсерк держит топор с острым шипом-выступом. Даня очнулся и рванул через рельсы прямо перед носом у трамвая. Уже после того, как он пробежал, трамвай затормозил. Высунувшись из окна, зелено-бледная вагоновожатая начала орать на Даню. Отгороженный двумя красными вагонами, Даня получил десять секунд форы, которыми воспользовался для безостановочной верблюжьей рыси. Почти скрывшись за охристым, крупнокирпичным боком пятиэтажки, Даня оглянулся.
Берсерк, на которого смотрели теперь все пассажиры замершего трамвая, успел перебраться через забор и крупно шагал, небрежно и без опаски запрятав топор под куртку. Куртка у него была правильная, синей рабочей расцветки с нашивками городских служб. Город полон таких курток – уборщиков улиц, сантехников, сварщиков, электриков. Любой инструмент в их руках выглядит абсолютно нормально.
Даня наискось перебежал двор и нырнул за следующую пятиэтажку, сероватую, с низкими окнами первого этажа. Прохожие дико оглядывались на него. Огромного роста, извалянный в снегу, в куцем женском полушубке, широком и одновременно коротком, Даня не мог остаться незамеченным. Он промчался мимо двух подъездов и нырнул в третий, открытый, со сломанным кодовым замком. Осторожно прикрыв дверь, чтобы она его не выдавала, Даня помчался по ступенькам. Замелькали деревянные, с потертостями, перила. «Хамм-мм-м!» – хлопнула отвисшая челюсть почтового ящика. «Лов-в-ви его!» – насвистывал в трещину подъездного стекла сквозняк. Даня мчался, и ему чудилось, что за ним гонятся. В конце каждого лестничного пролета он обязательно прыгал на три-четыре ступеньки, точно ластами зачерпывал подошвами выщербленную плитку и мчался дальше. На четвертом этаже Даня остановился. Прислушался. Чтобы его было не видно с улицы, прижался спиной к стене.
– Спокойно! Я не волнуюсь, потому что если бы я волновался, я бы не волновался, волнуюсь ли я! – громоздко произнес он и потянулся к рукаву, чтобы связаться со Шныром по кентавру.
В эту секунду внизу хлопнула дверь. Решительно хлопнула, со звуком пистолетного выстрела. Бабульки-одуванчики так домой не возвращаются. Дане даже показалось, что он услышал отдышливый хрип огромного тела.
«Как он узнал? Он не мог меня увидеть! Но ведь он мог спросить! Взял да и спросил: куда забежал длинный парень!» – с ужасом осознал Даня.
Поняв, что сам себя запер, Даня застонал, будто у него прорезался зуб глупости. Уж точно не мудрости. Люди, озубленные мудростью, в подъездах себя не замуровывают. В стекло стучалась золотая пчела. Откуда она взялась здесь, Даня не задумывался. Пчела как видно тоже. Она не понимала, что мешает ей пробиться к солнцу и гудела, находясь в активном поиске виноватых. Даня с тоской подумал, что с удовольствием поменялся бы с ней местами. Он умрет, а его пчела еще будет жить. Несправедливо!
109 
