очень нудно 
30 
Он остановился перед Констанцией и замахал перед ее лицом указательным пальцем.
— Если ты, Констанция, не сможешь ему сопротивляться, то тогда должна винить себя, самое себя — и больше никого другого.
— Как ты можешь такое говорить?! — воскликнула Констанция, отшатнувшись от мужа. — Как ты можешь?!
И граф понял, что сказал совсем не то, что следовало бы. Он принялся извиняться.
— Констанция, прости меня, я не то сказал, прости.
Он несколько секунд смотрел в глаза жены. И в зеленоватых глазах Констанции, в которых дрожали огоньки свечей, и в темных глазах самого Армана стояли слезы. Мужчина и женщина не выдержали и бросились в объятия друг другу, слившись в жарком поцелуе.
Но если бы кто-нибудь из них подошел в это время и взглянул в окно, то увидел бы короля Пьемонта Витторио, стоявшего посреди двора с опущенной головой. Король держал в руках трость с костяным набалдашником, с золотой монограммой и королевским гербом. Он держал трость так, как держит рыцарь меч, готовясь броситься в бой. Длинная уродливая тень тянулась от ног короля и ложилась на стену дворца графа де Бодуэна.
Слуги у кареты замерли в ожидании, испуганно поглядывая на застывшую фигуру своего повелителя, боясь даже перешептываться. Только лошади нетерпеливо постукивали копытами по мостовой, косили влажными глазами на короля Витторио, стригли ушами и тихо ржали.
— К черту! К дьяволу! К дьяволу все условности, — шептал король. — Мне все надоело, моя пытка уже становится невыносимой. Мое сердце разрывается от боли. Я не могу на все это смотреть, не могу слышать ее голос, ощущать запах ее тела. Я не могу даже покинуть этот Двор и стою здесь, как часовой. А она в это время, возможно, целуется со своим мужем, клянется ему в любви, а он, будто бы ни о чем не догадываясь, обещает ей как можно скорее вернуться из Испании, с честью выполнив мое поручение. Боже, боже мой! До чего я дошел!
Король сердито топнул каблуком в мостовую и вдруг сорвался с места, подбежал к карете, но вместо того чтобы сесть в карету, вскочил на козлы, столкнув кучера и, щелкнув длинным кнутом, резко дернул вожжи, кони рванули с места так сильно, что лакей, стоявший на запятках, не удержался и свалился на землю.
— Пошли! Пошли! — кричал король Витторио, щелкая кнутом.
Карета с грохотом мчалась по ночным улицам Турина.
— Вперед! Вперед! Что вы тянетесь, как мертвые? — вопил король, хотя лошади неслись изо всех сил.
И только чудо спасало короля Витторио от того, чтобы он не разбился. Мелькали столбы с чадящими фонарями, здания дворцов, площади. Испуганные прохожие шарахались в стороны, прижимаясь к стенам. Ночной дозор хотел было задержать бешено мчащуюся карету, но кто-то из солдат успел заметить герб и на всю улицузакричал:
— Дорогу королю! Это королевская карета! Офицеры вытянулись, отдавая честь и испуганно переглянулись.
— Куда это он так мчится? Наверное, в Леруа, эта дорога ведет туда.
— Да-да, это дорога в Леруа.
По-моему, король сидит на козлах, — сказал высокий офицер.
— Ты что? Этого не может быть, — заспорил другой. — Король сидел в карете, я видел его профиль.
— Оставь, разве можно что-нибудь рассмотреть внутри, когда карета несется с такой сумасшедшей скоростью!
— Да-да, так недолго и разбиться. В конце улицы слышался грохот, цокот копыт и неистовый крик:
— Скорей! Скорей!
Грохот быстро удалялся. Офицеры вновь переглянулись, поправили шпаги, мушкеты и неторопливо двинулись по улице в сторону королевского дворца.
А Арман и Констанция, даже услышав грохот отъезжающей кареты и возгласы короля, не разжали объятий. Они стояли, прижавшись друг к другу, Арман положил свою голову на плечо Констанции и тихо шептал ей на ухо.
— Не беспокойся, дорогая, я очень скоро вернусь и все будет хорошо. Вот увидишь, не пройдет и месяца, как я буду в Турине. Мы будем вместе и, может быть, если ничего не помешает, уедем вместе в Париж. А если ты хочешь, то поедем в твое имение в Мато. Хочешь?
— Да, да, Арман. Я хочу как можно скорее уехать отсюда. Мне страшно, страшно, по — настоящему страшно. И не только за себя, но и за тебя, за нашего малыша.
— Да нет же, Констанция, не стоит так беспокоиться. Ведь я оставляю тебя не одну. Здесь моя мать, мой дворец. Так что ты, дорогая, будешь в полной безопасности.
— Мне, Арман, очень хотелось бы в это верить.
— Мне кажется, дорогая, что ты вбила в свою голову все эти страхи. Твое воображение мешает тебе жить.
30 
