очень нудно 
138 
К сожалению, герцогиня де Фонтанж не обладала силой духа своей соперницы. Бледная и стенающая, она проводила целые дни в шезлонге и быстро потеряла всякую привлекательность в глазах любовника. Людовик не хотел показывать ей, что любит ее меньше, чем прежде, но ему это не удалось. Постепенно он стал все чаще бывать у мадам де Ментенон, которая, в отличие от темпераментной маркизы де Монтеспан, сумела сохранить привязанность короля. Она была мудра и понимала, что страсть продлится недолго и придет день, когда королю понадобится верная ненавязчивая подруга… разумеется, высокомерная и пылкая Атенаис к этой роли совершенно не подходила.
Анжелика несказанно страдала, видя, как рассыпаются прахом ее прекрасные мечты о любви, хотя все почести и титулы были за ней сохранены, как прежде. Мадам де Ментенон, порой навещавшая больную, в одно прекрасное утро обнаружила Анжелику в таком смятении, что попыталась воззвать к ее разуму, но тщетно – молодая женщина не желала ничего слушать.
– Вы говорите о любви так, словно это старое надоевшее платье, которое нужно выбросить! – воскликнула она, разрыдавшись.
Однако герцогиня де Фонтанж не посмела признаться, что ей страшно. Она уже знала, что на ее жизнь несколько раз покушались, что при дворе у нее есть враги и что в эти ужасные времена тот, кто имеет врагов, живет недолго. Ведь далеко не все клиенты колдунов и ворожей оказались за решеткой! И Анжелика решила на время удалиться от двора. Ей казалось, что здесь она никогда не выздоровеет – слишком много злобных взглядов было направлено на нее.
Король разрешил ей уехать, и 6 июля, в ужасающе жаркий день, она покинула Версаль, обретя убежище у своей сестры Франсуазы, аббатиссы Шеле. Но было уже слишком поздно: таинственный недуг, медленно убивавший герцогиню, действовал безжалостно.
Чувствуя, что дни ее сочтены, и желая еще раз увидеть возлюбленного, Анжелика вернулась ко двору. Однако ее успели забыть. Король проводил все свое время у мадам де Ментенон, а маркиза де Монтеспан, пожираемая ревностью, уже не обращала внимания на маленькую провинциалку, которую еще недавно так ненавидела…
Весной 1681 года герцогиня де Фонтанж, со смертью в душе и на грани смерти телесной, навсегда оставила двор, где она блеснула, подобно метеору. На сей раз она удалилась в монастырь Пор-Рояль, в предместье Сен-Жак. 28 июня Анжелика умерла, оставленная всеми, но при дворе еще долго шептались, что яд свершил наконец свое черное дело…
Тем временем разрастались слухи, связанные с мадам де Монтеспан, – она явно заблуждалась, считая, что со смертью Вуазен кончились ее страхи. Спустя два месяца после этой казни Маргарита Монвуазен, дочь колдуньи, тоже была арестована и была допрошена в Огненной Палате. Сделанные ею разоблачения оказались столь невероятными и ошеломляющими, что начальник полиции Ла Рейни пришел в ужас.
«С самым невинным видом, который мог бы обмануть любого, – писал он позднее в своих мемуарах, – она обвинила мадам де Монтеспан в трех преступлениях: в использовании приворотного зелья с намерением сохранить любовь короля, в попытке отравления его величества и, наконец, в троекратном совершении обряда, именуемого черной мессой».
Ла Рейни особенно потрясло то обстоятельство, что все факты были подтверждены другими обвиняемыми: сначала это сделал Лесаж, его примеру последовали Романи и Бертран, подозреваемые в отравлении герцогини де Фонтанж, а затем дали показания преступные священники Мариет и Гибур. Было невозможно продолжать следствие, не уведомив короля. Ла Рейни вновь отправился в Версаль – на сей раз, к собственной досаде, вместе с министром Лувуа. Ла Рейни знал, что министр является большим другом мадам де Монтеспан и наверняка попытается ее спасти.
– Я вскоре извещу вас о своем решении, сударь, – только и сказал Людовик XIV начальнику полиции.
Ла Рейни вышел, а монарх и министр остались наедине.
– Сир, – произнес с мольбой Лувуа, – желание вашего величества блюсти правосудие делает вам честь, однако подобные разоблачения невозможно предать гласности. Это означало бы забрызгать грязью ваш собственный трон…
– Но что тут можно сделать? Все показания сходятся. Как только этих людей подвергнут публичному допросу, они все расскажут. Бояться им уже нечего. Какое им дело до моего трона?
– Мы же знаем, что это за люди. Кто поверит их словам?
– Весь мир, Лувуа! Весь мир! Можно было бы пренебречь одним свидетельством, но они все говорят одно и то же.
138 
