очень нудно 
48 
Она дразняще улыбнулась Эскилю, но тому было вовсе не до смеха. Он внимательно рассматривал поверхность слова, словно желал высчитать возраст дерева, из которого стол был сделан.
Поняв, что шутка ее была неудачной, Винга сказала:
— Тем не менее, я узнала кое-что об этих кострах, от которых и произошло название этой местности.
— Хорошо, — сказал Хейке. — Об этом я хотел бы послушать.
— Но я не совсем поняла, в чем дело. Похоже, люди очень боятся говорить об этом. «Эта жуть», было там написано.
— Это выражение было использовано и в другом месте, — заметил Эскиль. — «Обвал на Орлиной горе увлек за собой всю эту жуть», или что-то в этом роде.
— Так-так, — произнес Хейке. — Значит, костры горели на плато? Над Йолинсборгом?
— Да, теперь я припоминаю, — сказал Эскиль. — Однажды, когда я поднимался наверх, я заметил какое-то чуткое, призрачное свечение. Но я не осмелился разглядывать его.
— Я слышала, как старики рассказывали о чем-то таком, — вставила Сольвейг.
— Заткнись, — оборвал ее Терье. Сделав вид, что не слышит сказанных Терье слов, Эскиль повернулся к Сольвейг и сказал:
— В самом деле? А я-то думал, что только я такой сверхчувствительный. Оказывается, другие тоже…
Сольвейг была рада тому, что он обратился прямо к ней и даже пошутил.
— Нет, это свечение люди видят с давних времен, — сказала она. — Не правда ли, Терье?
— Не болтай чепухи, — прошипел Терье, и радость умерла на ее застывшем лице. Повернувшись к Винге, Хейке сказал:
— Ты узнала, что представляли собой эти костры?
— Нет, но в каком-то месте я прочитала о «наказании Господа, ниспосланном безбожнику». Не знаю, что имеется в виду.
— Обвал, происшедший в 1256 году, конечно, — сказал Эскиль.
— Нет, я имею в виду безбожника. Кто это был? И что он натворил? Был ли это господин Йолин, спрятавший свои сокровища в 1600-х годах?
— Завтра узнаем, — сказал Хейке. — А то и сегодня.
На том они и разошлись.
Эскиль вышел во двор. Он и сам не знал, что ему было нужно. В это время из хлева показалась Сольвейг. Вечер был теплым и тихим. Эскиль стоял и смотрел на фьорд. Проходя мимо него, она ради вежливости негромко сказал:
— Хороший вечер…
— Да, — пробурчал он и засунул руки в карманы. Она не знала, что еще сказать ему. «Не уходи…» — молил мысленно Эскиль, не в силах думать ни о чем другом.
— Теленок облизал меня, — с нервозной улыбкой сказала она, — так что у меня все руки мокрые.
Он посмотрел на ее руки и улыбнулся — с оттенком мужского превосходства. Но не злобно.
Некоторое время оба молчали.
— Ты, должно быть, очень страдал в тюрьме от одиночества, — каким-то извиняющимся тоном произнесла она.
— Да, разумеется.
— Нет ничего странного в том, что тебе нравится общество Ингер-Лизе, — мягко и дружелюбно сказала Сольвейг.
— Я не обращаю внимания на таких ряженых кукол. Они думают только о том, какое впечатление производят на других. А ты сама? Наверняка ты была очень одинока после смерти мужа! Ведь общество Терье — это совсем не то, что надо.
— Я была одинокой задолго до смерти Мадса, — тихо сказала она. — Наш брак был ужасно несчастливым.
— Тогда зачем же ты выходила замуж? — агрессивно произнес Эскиль.
— Так хотели мои родители.
— Мне трудно представить себе, что кто-то мог решить это за тебя. Ты производишь впечатление такой зрелой.
— Но ведь и я когда-то была очень молодой! Это болезнь Йолина меня состарила.
— Я не говорю, что ты старая, — сердито произнес Эскиль, не глядя на нее. — Но ведь женщинам, так же, как и мужчинам, нужно общество. Что делают женщины в подобных случаях?
— Тоскуют, — тихо ответила она. — А потом смиряются.
— Ты тоже смирилась? Она ничего не ответила.
— Я спрашиваю, ты тоже смирилась?
И опять не последовало никакого ответа. Он резко повернулся в ее сторону.
Ее уже не было. Он услышал только, как тихо закрылась дверь кухни.
Эскиль остался стоять во дворе, прислушиваясь к ночным звукам. К шорохам в хлеве, крикам пролетающих мимо ночных птиц. К беспредельной тишине, исходящей от гор и от фьорда. Холод, спускающийся вниз с горных вершин, стал проникать под его одежду, вызывая дрожь. И он пошел в дом, не смея бросить взгляд на Йолинсборг. У него не хватало на это смелости. Ему не хотелось нарушать атмосферу этого прекрасного вечера, не хотелось будоражить свой ум. Ему не хотелось снова метаться между бессильным раздражением и мечтами, которые он не решался додумать до конца.
48 
